Вера Колочкова - Сладкий хлеб мачехи
— Ой, да ладно тебе, Бась… — широко зевнув, вяло махнула ладошкой Варя и усмехнулась, глядя в растерянное лицо мачехи. — Хватит меня, как малолетку, воспитывать. Ты вот лучше скажи: а жить так, как мы сейчас с тобой живем, — не пошло? Терпеть все тетины закидоны, бесконечные попреки, терпеть ее храп по ночам… Да у нас с тобой даже приличного лежбища нет, спим на полу, как сироты! Скажи, это не пошлость, так жить?
— Варь, но это же ее дом… Что делать — она как хозяйка имеет право на все свои закидоны, как ты выразилась. Это ее территория, и спасибо ей большое, что она нас еще на улицу не гонит.
— Нет, не имеет она никакого права! Я, конечно, все прекрасно понимаю и про территорию, и что мы свалились на нее, как снег на голову, что старческий покой нарушили и все такое… Но это не дает ей права над нами измываться и с дурацкими наставлениями в душу лезть! Нет, ну в самом деле, Бась… Если мы ей не нужны, так и не пускала бы вообще! Выгнала бы нас к чертовой матери! А только фигушки она нас выгонит, понимаешь? Чего она, идиотка, такой кайф себе ломать? Над кем она будет издеваться, тихо ненавидеть, нудить попреками?
— Варя, но она же старенькая уже! А к старости характер у человека лучше не становится.
Тем более она всегда была такая… сложная женщина. Я была молодая, она и меня уму-разуму пыталась учить.
— А мне, если хочешь знать, такая учеба по фигу! Я не хочу, чтобы меня так учили! Кто она мне, чтобы меня учить? Какая родня? Она твоя тетка, вот ты ее и слушай! А я не буду! Не буду!
— Не ори. Тетю разбудишь.
— Да хрен по деревне ее разбудишь. И два по селу. Спит, как сурок, даже отсюда ее храп слышно.
Насупившись, Варя повозила ладонями по столешнице, потом подняла на Басю насмешливые глаза, собралась было еще сказать что-то по поводу тети-Дуниного неправильного поведения, но Бася ее опередила, выпалила торопливо и требовательно:
— И все-таки, Варя! Ты должна послушать меня! Тебе следует немедленно прекратить всяческие отношения с этим мужчиной! Ну, я прошу тебя…
Моргнув, Варя помолчала немного, потом с шумом выдохнула из себя воздух и закатила глаза к потолку, всем своим видом демонстрируя усталость от затянувшегося разговора. Еще помолчав, произнесла тихо, щедро добавив в голос насмешливо-тягучих менторских ноток:
— Нет, ну сколько можно об одном и том же… Ну вот скажи мне, Бась… Ты, к примеру, не допускаешь мысли, что наносишь мне сейчас душевную травму? Может, я так сильно в него влюбилась, что жить не могу? По самые уши втрескалась? Что я голову от него напрочь потеряла? А? Не допускаешь?
— Но послушай, Варенька…
— Нет, это ты меня теперь послушай! Если ты сама когда-нибудь так влюблялась, то поймешь и услышишь! Не хотела пока ничего рассказывать, да уж ладно…
Коротко вздохнув, она перегнулась через стол, оперлась локтями о столешницу, сложила подбородок в подставленные кулачки. Глаза ее вспыхнули, будто дали сигнал рвущимся наружу торопливым признаниям, губы растянулись в счастливой дрожащей улыбке.
— Понимаешь, Бась, он такой… такой… Я даже сама не могу объяснить, какой он! Но попытаюсь… Вот, к примеру, сижу я в машине, а он рядом, и я будто таю-исчезаю вся… А потом раз! — и, наоборот, чувствую, будто меня самой много-много становится! Прямо лопнуть готова! А еще он все время знаешь как говорит?
— Как? — держась за сердце, глухо переспросила Бася.
— Он говорит, что я настоящая принцесса, только я временно забыла об этом… Представляешь?
Мечтательно вздохнув, Варя сжала кулачками щеки, уставилась с улыбкой в кухонное пространство, не замечая, как исказилось тревогой и болью лицо мачехи. Потом снова заговорила тихо:
— Он, знаешь, когда первый раз меня домой подвез — так смешно было! Машина остановилась, а я, главное дело, сама рванула дверцу открывать, сама на улицу выскочить хотела… А Вадим Сергеевич меня схватил за руку, обратно в салон затолкал, пальцем погрозил и говорит: «Запомните, Варенька, настоящие принцессы так никогда себя не ведут…» С тех пор я из машины первая уже не выскакиваю. Сижу и жду, когда он мне сам дверцу откроет и руку подаст. И впрямь, как настоящей принцессе… Ты знаешь, одно только жалко — отчего-то он меня в койку не тащит. Наверное, из приличия. А? Как ты думаешь? Может, рано еще?
Прикусив губу, Бася лишь усмехнулась горько. Протянув руку, нежно коснулась Вариной головы, провела ладонью по вьющейся гриве волос:
— Варенька, Варенька… Бедный, бедный ты мой ребенок…
— Здрасте, приехали! — удивленно дернулась под ее рукой Варя. — С какого перепугу я вдруг бедная-то?
— Да как тебе объяснить, Варенька… В общем, это не ты виновата, это мы с отцом тебя так воспитали… Наверное, просто любили мало. Это я, я виновата…
— Ой, да при чем тут ты? И не виновата ты вовсе… Все бы так своих детей любили, как ты меня! И вообще хватить тебе за меня переживать да убиваться! Ты же знаешь, я у тебя умная. И хитрая. Ничего, прорвемся, Бась…
— Ладно, пойдем спать, умная ты моя. Тебе завтра вставать рано.
— Ага, пойдем. А то я носом уже клюю.
Прокравшись гуськом в комнату, под аккомпанемент отрывистого храпа тети Дуни они тихо устроили себе постель на полу, тихо разделись, легли под одно одеяло. Вздохнув, Варя прошептала тоскливо:
— Вот и попробуй усни тут… Тетя спит как в трубу дует…
— А я, знаешь, уже привыкла как-то. Не замечаю даже… — прошелестела ей в ответ Бася, устраиваясь поудобнее на хилом матрасе.
Придвинувшись поближе к мачехе, Варя устроила голову у нее на плече, зашептала в самое ухо:
— Ой, Бась… Ты вот все ругаешь меня, ругаешь и не понимаешь даже, какая я сейчас счастливая… Бась, а ты моего папу любила? Только скажи честно? Любила?
Вздохнув, Бася выпростала руку из-под одеяла, молча погладила ее по голове.
— Ну? Любила или нет? Он, по-моему, тебя очень любил… И все время хотел что-то тебе доказать…
— Спи, горе ты мое. Психолог доморощенный. Спи.
— Мгм… Я уже почти сплю… А еще скажи — утро вечера мудренее. Не сказала еще…
— Да, именно так и есть. Утро вечера мудренее. Спи, Варюша…
Вскоре Варя действительно засопела тихо и ровно, обхватив ее шею руками. Потом вздрогнула во сне, пробормотала что-то, перевернулась на другой бок. Белая луна, чудом выкатившись из набрякших осенней моросью облаков, заглянула в окно, окатила тоской. Лучше бы подсказала чего, глупая. Как, как ей теперь быть-то? Как справиться с этой ненужной, взявшейся из далекого прошлого ревнивой болью, как выкинуть ее из сердца, чтобы не препятствовала поступать правильно и разумно, по-матерински? Конечно, по-матерински, а как же еще? Была бы жива настоящая Варина мать — как бы она поступила в этой ситуации? Наверняка оградила бы дочку от будущих и неминуемых разочарований… Вот и ей тоже надо — Варю оградить. Обязательно надо. Это ее долг, в конце концов. А собственную ревнивую боль надо просто-напросто отделить от Вариной проблемы, перевести в другую ипостась, в сокровенную, тайную.
