Джоджо Мойес - После тебя
Ну ладно, Уилл, мысленно обратилась я к нему. Если ты действительно хотел, чтобы у меня началась новая жизнь, тебе это удалось.
На следующий день я вошла в гостевую комнату разбудить Лили и обнаружила, что она вовсе не спит, а сидит, обхватив коленки рукой, и курит в открытое окно. На кровати высилась гора одежды, будто Лили перемерила кучу нарядов и все забраковала.
Она сердито зыркнула на меня, словно предупреждая, чтобы я не смела ничего говорить. Перед глазами тотчас же возник образ Уилла, который сидит, отвернувшись от окна, в своем инвалидном кресле, а взгляд его полон ярости и боли, и у меня перехватило дыхание.
– Мы выезжаем через полчаса, – сказала я.
Мы въехали на окраину Стортфолда около одиннадцати. Узенькие улочки города были запружены группами туристов – точь-в-точь стаи птиц в ярком оперении, – бесцельно бродивших, с путеводителями и мороженым в руках, мимо кафе и сувенирных лавок, где торговали тарелками с изображением замка и календарями, которые по приезде домой будут наверняка похоронены в дальнем углу ящиков комода. Я медленно проехала мимо замка в длинном хвосте экскурсионных автобусов, удивляясь экипировке туристов, не меняющейся из года в год и состоящей из непромокаемых плащей, летних курток и шляп от солнца. В этом году в городе отмечалось пятисотлетие замка, и куда ни посмотришь, везде были постеры с рекламой связанных с этим событием мероприятий: танцоры в народных костюмах, жареная свинина, торжественные мероприятия…
Я припарковалась у парадного входа, почувствовав страшное облегчение, что не пришлось ехать к пристройке, где я провела так много времени с Уиллом. Мы сидели в машине и прислушивались к урчанию мотора. Лили, как я заметила, успела до мяса обкусать ногти.
– Ты в порядке? – (Она лишь передернула плечами.) – Ну что, тогда пройдем в дом?
Она уставилась себе под ноги:
– А что, если я ему не понравлюсь?
– С чего это вдруг?
– Я никому не нравлюсь.
– Уверена, ты ошибаешься.
– В школе меня никто не любит. А родители спят и видят, чтобы избавиться от меня. – Лили свирепо впилась зубами в ноготь большого пальца. – Какая нормальная мать позволит своей дочери жить в убогой, занюханной квартире какой-то чужой тетки?!
Я откинулась на спинку сиденья и сделала глубокий вдох.
– Мистер Трейнор – очень славный человек. Я никогда не привезла бы тебя сюда, если бы хоть чуточку сомневалась.
– Но если я ему не понравлюсь, мы можем просто уехать? Типа вот так взять и свалить.
– Ну конечно.
– Я ведь сразу пойму. Хотя бы по тому, как он будет на меня смотреть.
– Если понадобится, мы тут же дадим деру.
Она едва заметно улыбнулась, но с явным облегчением.
– Ну ладно, – бросила я, стараясь не показывать, что волнуюсь не меньше ее. – Тогда вперед.
Я стояла на ступеньке и внимательно следила за Лили, а потому совершенно забыла о себе. Дверь медленно отворилась, и на пороге появился он, все в той же васильковой рубашке, которая была на нем два года назад, хотя и с новой, более короткой стрижкой, возможно предназначенной для того, чтобы скрыть следы преждевременного старения, вызванного тяжелым горем. Он открыл рот, словно собирался что-то сказать, но забыл, что именно, а потом посмотрел на Лили и уже не отводил от нее глаз.
– Лили?
Она кивнула.
Мистер Трейнор буквально впился в нее взглядом. Никто не шелохнулся. А затем у него задрожали губы, на глаза навернулись слезы, он шагнул вперед и сжал ее в объятиях:
– О моя дорогая! Боже мой! Как я счастлив видеть тебя! Боже мой!
Его седая голова прижалась к ее светло-каштановой. И у меня невольно возникло опасение, что Лили отшатнется, ведь она явно не из тех, кто легко идет на физический контакт. Но, к моему удивлению, она протянула вперед руки, обняла мистера Трейнора за талию и так крепко вцепилась в его рубашку, что побелели костяшки пальцев, а потом закрыла глаза, растворившись в его объятиях. И они, старик и его внучка, казалось, целую вечность стояли, застыв на верхней ступеньке.
Затем он отстранился и заплакал, не скрывая слез.
– Дай мне посмотреть на тебя. Дай мне посмотреть.
Лили бросила на меня смущенный взгляд, но вид у нее был явно довольный.
– Да-да, теперь я вижу. Боже мой! Это ты! Это ты! Правда, она похожа на него? – повернувшись ко мне, спросил он.
Я молча кивнула.
Лили не отрывала глаз от мистера Трейнора, возможно пытаясь увидеть черты своего отца. И они по-прежнему стояли, держась за руки.
И только сейчас я поняла, что тоже плачу. Может, потому, что на старом морщинистом лице мистера Трейнора читалось неимоверное облегчение и радость от щедрого подарка судьбы, а может, потому, что нельзя было без слез смотреть на счастье нежданно-негаданно нашедших друг друга людей. А когда Лили улыбнулась ему мягкой, признательной улыбкой, мои нервы не выдержали и все сомнения насчет Лили Хотон-Миллер вмиг рассеялись.
Прошло менее двух лет со времени моего последнего посещения этого дома, но с тех пор Гранта-хаус изменился почти до неузнаваемости. Исчезли огромные антикварные шкафы, шкатулки на отполированных до блеска столах красного дерева, тяжелые портьеры. И уже с первого взгляда на расплывшуюся фигуру Деллы Лейтон становилось понятно, откуда такие перемены. Да, кое-где еще стояли предметы старинной обстановки, но все кругом сверкало яркими красками или было девственно-белым: и новые занавески фирмы «Сандерсон» цвета яичного желтка, и пастельные ковры на старых деревянных полах, и современные эстампы в простых рамах. Делла шла очень медленно, улыбка на ее лице была слегка настороженной, словно приклеенной. А когда Делла приблизилась, я невольно попятилась. Меня шокировал вид откровенно беременной женщины, с ее грузным телом и почти непристойным изгибом живота.
– Привет. Вы, должно быть, Луиза. Очень приятно познакомиться.
Ее пышные рыжие волосы были сколоты на макушке, рукава бледно-голубой льняной блузки закатаны над распухшими запястьями. Мне бросилось в глаза огромное бриллиантовое кольцо на безымянном пальце, и я почувствовала легкий укол в сердце, представив, каково пришлось в свете всех этих событий бедной миссис Трейнор.
– Мои поздравления, – сказала я, кивнув на живот Деллы.
Я хотела добавить что-то еще, но не знала, удобно ли сказать женщине на последнем сроке беременности, что она «большая», «не слишком большая», «аккуратненькая», «цветущая», или употребить любой другой эвфемизм, который используют для маскировки того, что буквально вертится на кончике языка, а именно: «Черт возьми!»
