Шарлотта Лэм - Не лучше ли объясниться?
В зимние месяцы на тропинках парка появлялись только редкие прохожие, сокращающие путь на работу, да хозяева с собаками. Влюбленные в холодную погоду предпочитают целоваться в других местах. Но лишь только начинается весна, лондонцы, как ласточки, возвращаются в парк. Джеймс со смешанным чувством зависти и отвращения наблюдал за одной из пар. По тому, как они приникли друг к другу, заглядывая в глаза, видно было, что эта юная пара охвачена страстью. Он никогда не лежал вот так на траве в парке. Образование и происхождение не позволяли забываться.
Он представил, как они с Пейшенс гуляют, взявшись за руки, под этими плакучими ивами, останавливаясь под зеленым шатром ветвей, чтобы поцеловаться, и совсем расстроился. Никогда этого не будет, как бы сильно он ни хотел.
— Вы хоть слушаете? — возмутилась Пейшенс. Сверкнув глазами, Джеймс повернулся к ней.
— А разве у меня есть выбор? Когда вы начинаете пилить, от вас никуда не денешься. Со стороны можно подумать, что мы женаты! Чего вы от меня хотите? Чтобы я умолял вас пообедать со мной? В таком случае вам не повезло. Я не намерен падать на колени ни перед вами, ни перед какой-либо другой женщиной.
Причиной грубости было лихорадочное желание поцеловать ее, погладить по щеке, пропустить сквозь пальцы рыжие кудри, но она не должна была это знать.
Она подъехала к его дому и повернулась к Джеймсу.
— Видите? Мы еще не начали обедать, а уже кричим друг на друга. Я лучше не пойду. Извинитесь за меня перед поварихой. Надеюсь, я доставила ей не слишком много хлопот.
Отчаяние схватило его за горло. Он не должен отпустить ее. Как он может узнать ее лучше, если они никогда не остаются наедине? У нее дома слишком людно, слишком суматошно. Но он не станет унижаться ради того, чтобы она осталась. Самоуважение и чувство собственного достоинства не позволят. Подумай, твердил он себе, что ты можешь сказать ей такое, чтобы она осталась? Голова была в тумане. Он заставил себя сосредоточиться, и вдруг в мозгу промелькнула блестящая идея.
Стараясь казаться холодным и безразличным, он пожал плечами и небрежно произнес:
— Если вы настаиваете, я не буду спорить. Я только очень надеялся серьезно поговорить с вами о будущем матери. Мне показалось, для вас это важно и вы захотите обсудить, как быть с ней дальше. Но, разумеется, если я ошибся, давайте забудем.
Карие глаза впились в серые, выискивая там намек на скрытые намерения. Он ответил прямым взглядом, очень надеясь, что не выдаст ничего лишнего. Она, конечно, намного моложе его, но удивительно по-взрослому ведет себя в сложных ситуациях.
Пейшенс пришлось взрослеть очень быстро, когда умерли родители и на нее легла ответственность за младших братьев и сестру. Нельзя не восхититься тем, как она справилась с задачей.
Многие девушки ее возраста стремились бы к развлечениям, свиданиям, новым платьям, вечеринкам, пока молодость позволяет наслаждаться жизнью. Совсем немногие готовы посвятить себя тяжелому домашнему труду, стряпне, старикам, детям и животным. У Пейшенс остается так мало времени на себя! А раздражения, желания все бросить он не замечал.
— Конечно, я думаю о ней! — сказала девушка, нахмурившись.
— Хорошо. Тогда пойдемте и поговорим за обедом.
Джеймс открыл дверцу, не давая ей одуматься, спрыгнул с высокой подножки и обошел машину, чтобы помочь Пейшенс. Но она уже стояла на земле.
Она задержалась на дорожке, чтобы полюбоваться его садом.
— Ну не прелесть? — воскликнула она, восхищаясь розовыми цветами миндаля на голых черных ветвях. — А сколько у вас весенних цветов! Только посмотрите на эти нарциссы и гиацинты! Наш сад никогда не бывает в таком безупречном состоянии. Это просто невозможно, когда в доме столько детей и собак, не говоря уже о курах.
— Думаю, для вас дети и собаки важнее порядка в саду. А куры, наверное, приносят горы яиц, — сухо заметил Джеймс, и она рассмеялась, отчего в уголках рта появились маленькие ямочки.
— Да, конечно. Но все-таки красивого сада тоже хочется!
— А я бы предпочел ваш сад. У меня никогда не было своего тайного домика, как у Тома и Эмми. Я им завидую.
— А у меня в их возрасте был. Я проводила там многие часы и возвращалась домой вся в грязи и пятнах от травы.
Барни открыл дверь и стоял, пропуская их, с одобрением и даже облегчением на лице. Пейшенс улыбнулась ему.
— Здравствуйте, Барни, — сказала Пейшенс. — Как поживаете?
Он просиял.
— Очень хорошо, мисс, спасибо. Вы хорошо выглядите. Надеюсь, мадам лучше?
— Она спала. Нам придется заехать к ней еще раз попозже. Но врачи не находят ничего слишком серьезного, слава Богу.
— Добрая весть. Давайте сюда ваш пиджак. — Барни помог ей раздеться и аккуратно повесил пиджак себе на руку. — Обед будет на столе через десять минут, сэр. Подать напитки сначала?
— Я сам приготовлю, — сказал Джеймс с легким раздражением. От разговора Пейшенс с Барни у него осталось впечатление направленного против него заговора. Они так говорили о его матери, что становилось ясно: оба считали ее скорый переезд сюда делом решенным. Чья это жизнь? Его или их?
Он провел Пейшенс в гостиную, жестом указал на кресло.
— Что будете пить?
— Только минеральную воду, пожалуйста.
Он не удивился и не стал уговаривать. У Джеймса создалось впечатление, что она вообще мало пьет. За ужином у нее дома он заметил, что Пейшенс лишь пригубила красного вина. Воля у этой девушки была сильнее, чем у любой знакомой ему женщины, включая Фиону.
— Газированной?
Она кивнула, и Джеймс открыл бутылку газированной минеральной воды, налил в высокий стакан и помедлил со льдом в руках, вопросительно глядя на нее.
— Лед?
— Нет, спасибо, от него она делается пресной. Если можно, ломтик лимона.
Он отрезал кружочек и бросил в стакан, потом налил себе джина с тоником, добавил льда. Подав Пейшенс ее стакан, Джеймс сел в кресло напротив.
Она окинула взглядом комнату и остановилась на портрете его отца. Отец тогда был еще молод, но почему-то казалось, что он уже в годах. Художник изобразил его в кабинете, сидящим за покрытым зеленой кожей рабочим столом, за которым теперь каждый день работал Джеймс. На отце была обычная для Сити одежда: серый костюм, серый шелковый галстук, белая крахмальная рубашка. В окне за его спиной виднелись серые городские крыши и серое утреннее небо. От всей картины оставалось впечатление зимы, официальности, скованности.
Пейшенс перевела хмурый взгляд на Джеймса.
— Он всегда был таким холодным, как выглядит здесь?
— Всегда.
Она кивнула, не отводя взгляд, и слегка нахмурилась.
