Лина Дорош - Очки для секса
— Вы опять шутите.
— Увы, это правда. Всем остальным — я довольна. А эти две возможности — не вернуть. Это были волшебные концерты.
— Аннушка.
— Да, я слушаю Вас, Александр Дмитриевич.
— Ничего, простите. Давайте выпьем за Ваши сожаления. Такой органичности даже в сожалениях я давно не встречал.
Они смеялись.
— Спасибо, Александр Дмитриевич. Как Вы — мало кто делает комплименты. А о чем сожалеете Вы?
— Что никогда не смогу купить Вам билеты на те концерты Сезарии и Спивакова.
— Вот и Вы опять шутите, милый Александр Дмитриевич.
— Нисколько. Просто мне хочется Вам соответствовать. Чтобы хотя бы в сожалениях у нас было что-то общее.
— Это всё горы и чистый воздух, Александр Дмитриевич. Это всё горы. Вы вернетесь к делам — и всё вернется на круги своя. Не будем множить наши общие сожаления, Вы согласны?
— Вы кого угодно уговорите, Аннушка. Что мы с Вами сегодня пили?
— Вино какое-то. Кажется, местное, а что?
— Надо запомнить, чтобы знать, чего нам категорически заказывать не стоит.
— Мы подумаем об этом завтра.
Аня зашла в номер. Спать не хотелось. Она вышла на балкон, села в кресло и стала размышлять.
Александр Дмитриевич производил впечатление. Какое? Самая точная формулировка — он производил впечатление. Если бы он не сказал, что ему почти шестьдесят, то его возраст определить было бы трудно. Трудно было бы сказать, сколько именно ему было после пятидесяти. Он не курил. По виду — не курил уже много лет, если не всю жизнь. Возможно в детстве, когда еще не знал других способов самоутверждения, он и покуривал. Было очевидно, что он не чужд занятий спортом. Причем спортом не модным, а тем, что доставляет ему наибольшее удовольствие. Александр Дмитриевич производил впечатление человека, основная работа которого последние лет 10–15 — получать удовольствие от жизни. Не разгульного удовольствия, а смакования. В нем не было усталости и раздражения. Было спокойствие и ровный интерес к жизни.
Он рассказал Ане кое-что о своем прошлом. Это прошлое сегодня казалось почти нереальным: родился в маленьком городе, учился в Москве на инженера, потом стал кандидатом наук, потом работал в конструкторском бюро. Потом занялся бизнесом. Здесь прошлое заканчивалось, как и рассказ о нем Александра Дмитриевича. А о настоящем он предпочел не распространяться. Что о нем, о настоящем, говорить — и так всё ясно. Ане было ясно.
Должно быть, он много времени проводит за границей. Россия для него сосредоточилась в Москве. Иногда, благодаря делам, он оказывается в таких местах, как Красная Поляна. Сегодня он может купить всё, поэтому не может быть уверен ни в чьей искренности. Семья? Одно из двух: есть или была. Студенческий брак. Которым он дорожил, но наступил момент, трудный для него не меньше, чем для его жены. Большие деньги — большие возможности. Но это пережили. Он был уверен, что все бури позади. Что чувствами он научился управлять. И был очень благодарен жене за мудрость. Но последнюю любовь никто не отменял. И, возможно, семья в тот момент, всё-таки, стала перевернутой страницей. Но никто не отменял и самую последнюю любовь. Когда у мужчины такое настоящее… И самую-самую последнюю тоже отменить нельзя. И тогда он перестал зарекаться и понял… Как пел поэт? Что-то вроде: «Я эту девочку в фонтане искупаю. Я на асфальте напишу ее портрет. И что мне ночью делать с ней — я тоже знаю. Я думал так, когда мне было двадцать лет». Если бы только в двадцать. Меняются на что-то фонтан и асфальт, когда мужчине тридцать лет. Потом, когда ему сорок, он опять меняет на что-то фонтан-2 и асфальт-2. И только в пятьдесят он перестает циклиться на «асфальте» и «фонтане», а после слова «знаю» ставит знак вопроса. И стихи приобретают совсем другое значение. И отношение к женщине меняется. Она становится действительно интересна.
Только додумав для себя историю Александра Дмитриевича, Аня пошла спать. Ей не важно было, насколько она угадала его жизнь. Важно было, что его мироощущение ей близко. Сейчас и здесь близко. И общаться с ним было удовольствие.
На другой день они встретились за поздним завтраком, который для многих был уже обедом. Потом гуляли по Красной Поляне.
— Аннушка, я выложил Вам всю свою жизнь, а Вы почему-то ничего о себе не рассказываете.
— Вы, конечно, слукавили и про «выложил», и про «всю жизнь», Александр Дмитриевич, но здешние места меня располагают к воспоминаниям.
— Отчего же?
— Была здесь в детстве. Один раз, но как-то сильно запомнилось.
— Чем же?
— В Вашей речи завелся паразит, — Аня взяла паузу, — слово «же» звучит в каждом Вашем вопросе.
— Еще чуть-чуть, и Вы опять увернетесь от рассказа о себе.
— Просто я не умею о себе рассказывать, Александр Дмитриевич, не у-ме-ю!
— Верится с трудом…
— Да-да, детство — было.
— Счастливое?
— Абсолютно симметричное.
— Странный ответ на вопрос о счастье.
— Правда, симметричное: любящие и мама, и папа. Души не чаяли две бабушки и два дедушки. Летом — море, зимой — ледовые городки. Летом — арбузы, зимой — мандарины и апельсины. В школе пятерки — дома подарки, в институте пятерки — право самостоятельно распоряжаться своей свободой.
— Забавно, а в каком институте учились?
— А давайте сыграем в игру?
— Какую?
— Я её только что придумала!
— Вы готовы придумать, что угодно, только бы не рассказывать о себе.
— Ошибаетесь, Александр Дмитриевич, просто сделаем рассказ симметричным, — Аня подмигнула собеседнику.
— То есть?
— Я начинаю рассказывать мысленно про себя о себе же. Вы в какой-то момент говорите: «Стоп!» Я говорю слово, на котором Вы меня остановили. А Вы задаете к нему любые вопросы. А потом наоборот — я говорю: «Стоп!» и задаю вопросы. Как Вам такая игра?
— Заманчиво, но как быть уверенным, что Вы рассказываете, а не просто подбираете слова?
— По глазам.
— Ну-с, давайте попробуем. Видимо, по-другому из Вас ничего не вытащишь.
— Беру пример с Вас, Александр Дмитриевич! Исключительно с Вас!
— Довольно реверансов. Начинайте рассказ, Аннушка.
Аня начала что-то гонять в голове. Александр Дмитриевич решил не затягивать процесс и:
— Стоп! — он внимательно смотрел, вправо или влево уйдет взгляд Ани.
— Рига.
— Мы будем играть в города?
— Позже, с Вашего позволения. В детстве несколько раз была в этом городе, и всплывают какие-то смутные воспоминания: улицы, костел, вкуснейшие карамельки и торты.
— Почему Вы именно сейчас начали вспоминать Ригу?
— Вы знаете, а ведь это Вы вызвали у меня такую ассоциацию!
