Ирина Лобановская - Бестолковая любовь
Курносенькая официантка принесла заказ. Николай скривился, увидев четыре борща, четыре яичницы-глазуньи и салаты — он уважал исключительно мясо в жареном виде, — но промолчал.
— Еще кофе будет, — пообещала официантка.
— Нет! — заорал Бакейкин-младший.
Мухин и Настенька удивились.
— Ненавижу, — пояснил Николай.
— А сок можно? — спросил Потап.
— Какой сок? — вновь удивилась официантка.
— «Любимый сад»! — выкрикнул Потап. — Обожаю!
Курносенькая прыснула:
— Смешные вы все! Как в комедии. Для вас найдем, — и ушла, помахивая подносом.
Начали есть.
— Но ваша жена, значит, с тех пор в окно смотреть бросила, — сделал логический вывод Потап. — Как родила дочку.
— Нет, не бросила, — с легким вздохом отозвался Ве Ве, увлеченно хлебая борщ. — Теперь у нее это называется творческим вдохновением. Она стала известной писательницей-детективщицей. Вместо меня. Будто бы заменила у станка. Очередной пассаж судьбы. А я по-прежнему жарю себе тыкву. Надоедает — прихожу сюда. Да это все семечки. Бывали события пострашнее.
— Это какие? — полюбопытствовал Потап.
— Например, после рождения дочери Наташе-старшей поставили жуткий диагноз: опухоль придатка. Уговаривали резать немедленно. Таскали к онкологу и давили: режьте немедленно, не опоздайте. Каким-то шестым чувством она заподозрила: что-то не так. Резать отказалась. И попросила снимок. А ей сказали: «Он огнеопасен, от него у вас дома пожар может случиться». Это я не шучу, не думайте! И не дали. Прошло много лет. Опухоль больше не проявилась. И только сейчас, наслышавшись и начитавшись, мы поняли: ей тогда поставили ложный диагноз, а здоровый орган хотели продать за границу. Потому уговаривали изо всех сил — уже договорились за рубежом. И снимок понятно почему не дали — он был бы главной уликой. — Псевдо-Ленин довольно улыбнулся.
Братья недоверчиво переглянулись: что за чушь? Потап вытаращил глаза. Поглощенный рассказом Мухин ничего не заметил.
— А все-таки скажите, что вас привело в наш городок? Жанночка не говорила. Что вас здесь интересует, искатели приключений? Может, как раз очередное интервью с моей женой? К ней многие ездят именно за этим. — Он вытер рот салфеткой и опять горделиво выпрямился.
— Нам интервью не нужны. Где имение, а где наводнение… Нас табор интересует, — брякнул Потап, прежде чем Сева успел его дернуть за рукав. — А как фамилия вашей жены? Что-то я не встречал детективщицу Мухину. Или у нее псевдоним?
— Ее фамилия Арбузова, — сказал Ве Ве. — Она мою не взяла, не захотела.
— Как, сама Наталья Арбузова?! — возликовал Потап. — Да о ней все говорят! Хотя я в ее книги не заглядывал. Я вообще одного Фенимора Купера читаю. Про индейцев.
— А я вас сейчас, вот дообедаем, с одной чудесной девушкой познакомлю, — сказал Ве Ве, ничуть не обидевшись на индейцев. Мало ли кто кем увлекается! — Она недавно ездила на экскурсию в Боголюбово, к храму Покрова на Нерли, а ее там украли цыганки. Через неделю только отыскали. Говорит, что ничего не помнит.
— Гипноз? — справился Потап. — Туды-растуды… Наловчились они теперь, бьют человека магнетизмом, как индейцы стрелами. А зачем она нам, если ничего не помнит?
Ве Ве загадочно усмехнулся.
— А вдруг вспомнит… — сказал он.
Все время молчавшие братья Бакейкины снова переглянулись. Сева просто устал от дороги и думал, насколько все нелепо — и эта дурацкая идея с поисками, и никчемная эпопея приезда в такой чисто-гладкий и милый на первый взгляд, зеленый городок, где убогие кособокие домишки спрятаны за мощными и наглыми фасадами элиток, и суета, и кутерьма… Как все по-детски глупо и смешно…
Николай почти прочитал его мысли, но он придерживался несколько другого мнения. И на самом деле хотел проучить брата, показать ему и доказать, как действительно несерьезна вся эта затея, как курьезна история с цыганкой, которая исчезла и очень правильно сделала. Похоже, планы Николая уже начали претворяться в жизнь — Бакейкин-старший загрустил, запечалился и стал выходить на правильную дорогу самокритики и разумных мыслей.
— Мерзавец я! — грустно признался вдруг Потап. — Так мерзну… Похолодало чего-то… К дождю…
— Ничего. Вот дообедаем и пойдем, — повторил Ве Ве. — Познакомлю вас с хорошей девушкой.
Хорошая девушка работала в школе. И когда сытая четверка туда явилась, сидела в учительской и плакала.
— Ниночка, что случилось?! — воскликнул Ве Ве, подбежал к девушке и стал вытирать ей глаза, щеки и нос своим большим, на редкость чистым платком. Очевидно, он не только давно наловчился жарить себе тыкву, но и стирать. — Да это все семечки, поверьте мне!
— Дети… — прорыдала Ниночка.
— Смотрю, они за вас взялись слишком дружно. Чересчур сплоченный коллектив. Детишки, судя по всему, у вас суперские. Заживо в могилу положат. Хулиганят или не учатся? А как там мой?
— Педагогика не для меня! — рыдала Ниночка, не поднимая хорошенькую зареванную мордашку. — Я методики знаю, а понять все равно ничего не могу!
Слезы текли по ее щекам к ушам, и мокрые уши, казалось, уже переполнились соленой водой.
По ушам текло, в рот не попало, подумал Николай и презрительно фыркнул:
— Методики! Есть лишь одна методика, состоящая из двух пунктов: первый — нужно любить детей, второй — надо стараться сделать так, чтобы им было интересно. А в наших школах один долбеж и тяжко комплексующие учителя.
Он внимательно осмотрел девушку — такое приятное и доверчивое существо! Неожиданно захотелось помочь, подсказать, даже защитить… А заодно прислониться. Всегда каждому нужен родной человек, который бы все правильно понял. Почему-то показалось, что эта круглоглазая его поймет. Кроме того, таким Чебурашкам в школе делать нечего — они слишком наивны и беззащитны.
— Неправда, я люблю и стараюсь! — вытирая кулачком бесконечные слезы, сказала неудавшаяся училка. — Но все без толку! Они умнее меня!
— Ситуация аховая, — заметил Бакейкин-младший.
Глава 17
В четверг после уроков провели собрание для учителей, посвященное реформе школы. Речь директора была эмоциональной и бурной, но мысли тонули в словах, и все поняли лишь одно: преобразования о-очень нужны. Дальше зияла пустота.
Учителя расходились, посмеиваясь и болтая о доме и семье. Новшества их не интересовали. Они видели на своем веку немало ненужных реформ и пережили не одну перестройку. Все, кроме двадцатилетней Нины Юрьевны, энергичной и деятельной наставницы второго «А». Ниночка думала о реформе весь вечер, забыв о многосериальном телевизоре. Ничего не придумывалось. Хотелось отличиться и предложить что-то необыкновенное, новаторское.
