Спорим, тебе понравится? (СИ) - Коэн Даша
«Дура! Я же тебя предупреждал...».
Вероника
Не выдерживаю безмолвного прессинга и его немого укора, будто бы этот парень ждал от меня чего-то, а я, идиотка махровая, не оправдала его надежд. Врубила гордость там, где нужно было пасовать.
Выбрасывать белый флаг ещё вчера и вопить во всю глотку: «спасите, помогите!».
А не вот это вот всё...
Наши, на секунду сплетённые взгляды трещат и окончательно, со стоном рвутся, но я чувствую, как горький шоколад глаз Басова высверливает во мне дырки, пока меня под руки уводят из столовой. Рядом мельтешит классная и зачем-то всё без остановки бормочет как заведённая лишь одно:
— Только этого мне не хватало...
Ну вот. Снова я неудобная.
— Мне уже лучше, — вру я и ободряюще стараюсь улыбнуться, но от меня только отмахиваются и на буксире тащат в медбокс.
— Да уж вижу — на тебе же лица нет! Звони родителям, пусть живо за тобой бегут.
— Родителям? — тупо повторяю я вслед за педагогом, но та только сухо кивает мне и продолжает обсуждать с медиком то, что нужно вызвать скорую помощь.
И я уж думаю, что меня больше не станут трепать по этой теме, но куда там.
— Ну, позвонила? За тобой уже едут?
— Сейчас, — мнусь я и всё-таки набираю мать. Снова и снова.
И делаю это с завидным постоянством, пока меня раскладывают на кушетке в медбоксе и проводят нехитрые манипуляции по осмотру и измерению температуры.
Но мама трубку на том конце так и не берёт. За неё это делает бабушка.
— Чего наяриваешь? — рычит вместо приветствия.
— Ба, мне тут в школе плохо стало. А мама, что телефон дома оставила? — мой голос тихий, измученный и сухой, но всем плевать на этот факт.
— Заболела мама. Температура у неё, ушла после второго урока, взяла больничный.
— М-м...
— Так что ты давай там, приходи в себя. Нам сейчас не до тебя...
И отключилась. А мне, что ещё одни пинок в солнечное сплетение.
— Ну что там? — спросила классная, видя, что я закончила разговор.
— Никто не сможет меня забрать, Виталина Романовна, — пожала плечами и улыбнулась сквозь слёзы жгучей обиды, — с работы не отпускают.
— Так суббота же?
— Сменный график.
— Ох, Истомина, — всплеснула руками женщина, — одни головные боли с тобой.
Да, я знаю.
— Простите, — предательская слеза всё-таки сорвалась с ресниц.
— Ладно, лежи. Сейчас скорая приедет, разберётся, что тут с тобой такое: вирус, инфекция или так... девочка созрела... кхе-кхе, — и на последних словах отвернулась и так гадко улыбнулась сама себе, что мне захотелось вот прямо здесь и сейчас залезть в жбан с крутым кипятком и драить жёсткой мочалкой тело до самой крови, чтобы просто отмыться от всей этой грязи вылитой на меня непонятно за что и почему.
Но я не сдвинулась с места. Просто сделала вид, что не услышала последнего выпада классного руководителя. А затем следующие два урока ещё пару раз выворачивалась наизнанку, подвергалась манипуляциям приехавших медиков, отвечала на вопросы, сдавала анализы, но сказать честно о своих подозрениях так и не смогла.
Струсила.
Я и так уже была «крысой». Что ещё скажут в мой адрес, когда выяснится, что я бездоказательно обвинила людей в запланированном отравлении собственного обеда?
Но и потом, когда подозрения оформились в чёткое понимание, что со мной сделали, я не смогла открыть рот. Представила себе будущие масштабы катастрофы, визг матери, гнев Максимовской, осуждение равнодушной толпы.
И не посмела открыть рот.
— Без паники, — выдал приехавший врач, просматривая результаты клинического анализа моей крови, — инфекции или вирусов точно не вижу, так что, скорее всего, девочка употребила в большом количестве какой-то медикамент, может быть даже банальное рвотное.
— Истомина, ты сдурела, что ли? — чуть ли не заорала на меня Виталина Романовна, тараща глаза так, будто бы страдала от базедовой болезни.
— Похудеть пыталась, — пожала я плечами и вспомнила совет Басова, что пора бы уже научиться врать.
— Что?
— Девочки из моего двора порекомендовали, — развела в стороны дрожащие руки, — они с прошлого года так многие килограммы сбрасывали легко и непринуждённо. А я просто переборщила с дозой и вот.
— И вот? И вот тебе совет, Истомина — завязывай общаться с этими девочками.
И я тут же покладисто кивнула. А после получила на руки полное освобождение от физкультуры на сегодня и всю будущую неделю, а затем указание отнести его тренеру и идти домой, так как медики заключили, что состояние моё удовлетворительное. Жить буду.
Жить. Ха-ха...
Но я сделала так, как мне велели. На тот момент уже шёл последний урок и, на мою беду, как раз сдвоенный по физической культуре у нашего класса и параллели.
Я незаметной тенью прокралась в зал и оглянулась по сторонам в поисках учителя, но его, увы, нигде не было видно. А в следующий миг я услышала громкий окрик:
— Эй, тифозная!
И тут же баскетбольный мяч угодил мне точнехонько в лицо. В нос. А все девочки прервали игру и рассмеялись, пока я зажимала руками ударенное место и внутренне рыдала в голос.
— Пошла вон отсюда!
— Тупой, жирной корове тут не место!
— Попробуй только и здесь загадить пол, Сифа!
— Мы тебя фейсом вытирать всё заставим!
И лишь Дина Шевченко молча подошла ко мне почти вплотную, подняла с пола оброненный лист с освобождением и тихо мне процедила:
— Беги отсюда, Истомина. Беги пока не поздно...
И я побежала, не замечая, что от удара мячом из носа всё-таки пошла кровь. Что на белую форменную блузку уже закапали алые капли. Что я вновь рыдаю из-за этих жестоких хищников, которые сегодня дважды сорвали с петель дверь в мой внутренний мир.
Натоптали там.
Нагадили.
И ушли, весело улюлюкая.
Получи, Вероника, свою двойную епитимью за неизвестные грехи. Получи, вынеси с честью, отряхнись и стань ещё сильнее. А нет, так значит они победили.
Раскинь руки в стороны и медленно оседай.
На дно...
А дома, за закрытой металлической дверью нашей квартиры никто не обратил внимания на мой внешний вид. Никто не спросил, из-за чего именно мне было плохо и насколько всё серьёзно. Никто. И ничего...
Меня просто отправили в мою комнату и приказали молиться о мамином здоровье.
— Это сейчас самое важное, Вера! Вымаливать нужно Алечку у Бога, слышишь? Вымаливать мою девочку! Не до тебя нам, сиди как мышь и не мельтеши перед глазами, — строго выплюнула бабушка и закрыла перед моим носом дверь в комнату, где на пуховых подушках возлежала мать.
Что ж...
Не до меня? Ну я привыкла, в общем-то.
А то, что подбородок дрожит и сердце раскалывается на куски? Ну, за это я тоже помолюсь, говорят, помогает.
Глава 23 - Разгон
Вероника
Мой классный руководитель всё-таки по полной отчиталась о том, что со мной случилось в гимназии бабушке, и попросила явиться на ковёр для серьёзного разговора уже в будущий понедельник, чтобы обсудить насущный и животрепещущий вопрос о моём безрассудном употреблении рвотного средства.
Какова была реакция? Ну, бабуля впала в ярость.
Фурией забежала в мою комнату, когда я стояла на коленях у своей кровати и возносила молитву Богу за здравие мамы, и принялась с воплями переворачивать всё, в слепых поисках найти тот самый препарат, ком я себя напичкала. Не преуспев, взялась выворачивать всё из школьного рюкзака, а потом очередь дошла и до того самого чемодана, в котором я хранила свои «сокровища».
Наверное, не нужно напоминать, что именно там лежало? И что мне светило в том случае, если бы бабуля сунула туда свой разъярённый нос.
— Ба, там ничего нет, клянусь тебе!
— Открывай, сказала!
— Я не помню пароль. Он тут уже, сколько лежит-то? С самого переезда.
— Ещё и врёшь мне?
Да, вру! Вру и не краснею. Хочешь жить, умей феерично наваливать. Теперь я поняла, о чём именно толковал Басов.
