Замуж за незнакомца - Лина Манило
Кирилл первым пробует свой суп, удовлетворённо глаза закатывает. Недоверчиво делаю то же самое, но суп и вправду оказывается очень вкусным. С порцией расправляюсь быстро, и следующим приносят запечённую в банановом листе пряную рыбу, такую нежную, что можно есть губами.
– Я не могу больше, – прошу пощады, когда живот переполнен самой вкусной в моей жизни едой.
Кирилл смеётся, называет меня “чудной девочкой” и снова что-то печатает в телефоне. Он весь в делах и заботах, пусть и пытается поддерживать разговор, быть живым и даже беззаботным. Последнее у него получается хуже всего – у счастливых и беззаботных не бывают такими глубокими складки между бровей.
– Теперь к океану? – Кирилл откладывает телефон, оплачивает счёт и ведёт меня наконец туда, где бьётся живое сердце стихии – на берег.
Первым делом я снимаю обувь и ступаю на шелковистый светлый песок. Он приятно греет натруженные многочасовой ходьбой ноги. Ощущения потрясающие, совсем другие, не похожие на те, что испытывала, когда ездила на привычные курорты Чёрного моря.
Океан совсем рядом. Я бросаю вещи и, замерев на секунду, вдыхаю полной грудью пропитанный солью воздух. Жмурюсь, счастливая, улыбаюсь и, раскинув руки в стороны, просто бегу вперёд. Плевать, какой глупой могу показаться со стороны. Меня не волнует, что кто-то может подумать обо мне, когда по колено вбегаю в тёплую воду. Мочу юбку, ткань липнет к коже, обтягивает “чулком” ноги. Я наклоняюсь, набираю полную пригоршню белоснежной пены, но разве можно удержать в руках то, что намного древнее и мудрее жалкого и слабого человека?
Прикладываю руку козырьком ко лбу, осматриваю забитый туристами пляж, а увидев Кирилла, зову к себе.
– Тут здорово, Раевский! – кричу, испугав какую-то птицу. Она взмахивает крыльями и летит прочь, крича громко.
Кирилл идёт ко мне, заложив руки в карманы. Ветер треплет расстёгнутую рубашку, поднимает ткань за спиной парусом, а я рассматриваю литые мышцы под смуглой кожей. Несмотря на жару, я вся, с головы до ног, покрываюсь мурашками.
Скрывая неловкость, брызгаю водой в Кирилла.
– Перестань быть таким идеальным, – говорю, обливая его водой, а он удивлённо смотрит на меня, останавливаясь в шаге.
– Это ещё почему?
– Знаешь ли, к красивому мужику сложнее испытывать негативные эмоции, – замечаю, шутя, а Кирилл выбрасывает вперёд руки и подхватывает меня в воздух, несмотря на моё сопротивление.
– Это в каком это месте я идеальный? – хищно щурится, а мне, чтобы не свалиться, приходится обвить его шею руками.
– Повёлся? – бью его кулаком в плечо. – Я пошутила. На самом деле ты вовсе не в моём вкусе.
Кирилл ловко перебрасывает меня, а я кричу, что он варвар.
– Нельзя так с женщинами обращаться! – громко возмущаюсь, обхватывая Раевского руками и ногами.
– Женщин бить нельзя, а носить на руках очень даже можно.
– Что бы ты ещё в этом понимал, – хмыкаю, вспоминая его слова о том, что он никогда и ни за кем не ухаживал.
– Я иногда тоже книжки читаю.
– Неужели про любовь?
– В каждой книжке пишут что-то про любовь, – его руки на моих ягодицах ощущаются тяжёлыми металлическими пластинами, которые не сбросить. Намертво приклеились.
Кирилл незаметно толкается вперёд, демонстрируя свой интерес. Он у него в штанах твёрдый и огромный, и моё неугомонное разбуженное тело отзывается сладкой судорогой.
Похоже, гормоны проснулись и теперь мне от них не избавиться. Тело хочет ласки, а уставшему мозгу и тревожной душе необходимо забыться. Раствориться в простых ощущениях, заполнить сосущую пустоту внутри чем-то живым и настоящим.
Забыв обо всех словах, что говорила себе столько лет: что никому никогда не смогу довериться, что не найдётся в мире мужчины, с которым захочу иметь что-то большее; что мужчинам в принципе нельзя доверять, я трусь носом о заросшую щетиной щёку Кирилла. Он задерживает дыхание, лишь крепче держит.
– Я не люблю тебя, Кирилл Раевский. Ни капельки. Ты мне даже не нравишься.
– Слышал уже, – усмехается, и дыхание его жарче тропического ветра, что гуляет над океаном.
– Но я почему-то верю тебе, – обхватываю его лицо руками, смотрю в тревожные глаза. – А это уже кое-что, да?
– А ещё ты меня хочешь, – хмыкает. – А это уже действительно кое-что.
Глава 17
Тина.
В моей голове туман, и даже океан уже не так шумит. Его звуки заглушает рёв крови в моих ушах, и я почти ничего не соображаю. Не помню, как Кирилл собирал вещи, брошенные на пляже, как вёл меня в сторону отеля. Все мысли спутались в тугой клубок, а ещё эмоции… их слишком много для меня одной.
– Просто не дай мне ни о чём думать, – прошу, когда оказываемся у нашего домика.
Кирилл не торопится распахивать дверь: снова притягивает к себе, целует медленнее и глубже. Почти нежно, ласково. От его тела исходит такой жар, что боюсь обжечься, но и не держаться за мужские плечи не могу – шатает из стороны в сторону, будто ураган с ног сносит. Может быть, начался шторм? Дикий вихрь, который сейчас закружит в воронке, поднимет в воздух и унесёт в другую часть планеты?
Но, кажется, даже тогда я не перестану держаться за Кирилла. Странная внезапная тяга касаться его кожи, чувствовать его губы на своих, касаться своим языком его, напористого и жадного, властного и берущего всё без остатка.
Жар спускается вниз, стекает огненной рекой по подбородку, груди, заставляет соски под влажной после океана тканью стать твёрже, чувствительнее. Стону в рот Кирилла, но даже удивиться самой себе не получается. Просто делаю, что чувствую, ругать себя за слабость буду потом.
Кирилл проводит рукой по моей спине, оглаживает поясницу, сильнее к себе прижимает, а я чувствую себя странно после всего, что случилось в эти дни. Страх, адреналин, решимость и отчаяние всё ещё бурлят во мне, а ещё любопытство. Жгучий интерес – что там, по ту сторону жизни, в которую я однажды закрыла для себя дверь?
Страшнее всего, что я решила переступить черту именно с Кириллом – с человеком, который не должен вызывать во мне желание и похоть. Человека, которого искренне хотела ненавидеть.
– Ты голодная, – шепчет мне в шею. – До всего голодная.
Хочу что-то ответить, но язык заплетается, не получается выдать хоть сколько-нибудь осмысленные фразы. Бросаю затею парировать, только снова тянусь к губам Кирилла, заглушая голос разума.
Позволяю Раевскому ввести меня в домик. Он не перестаёт меня целовать, не даёт глотнуть хоть сколько-то кислорода,
