Её несносный студент (СИ) - Победа Виктория

— А вчера почему остановился? — мне бы прикусить язык, а я зачем-то продолжаю. И смотрю на него, прямо в глаза.

— Потому что ты бы себя с потрохами сожрала, если бы я продолжил.

Я готова была к чему угодно, но только не к этому.

— Так… так ты поэтому что ли меня домой повез?

Он смотрит на меня, как на ненормальную, сводит брови к переносице, щурится, присматриваясь ко мне.

— Так, я понял, и что твои тараканы выдали на этот раз?

— Ничего, — отвечаю слишком быстро.

— Александровна, я уже говорил: врешь ты отвратительно.

— Я думала тебе не понравилось, и ты решил по-джентельменски закончить и отправить меня домой, — выпаливаю на одном дыхании, и натыкаюсь на озадаченный, удивленный даже, взгляд Егора.

— Ксюш, ты дура?

— Сам дурак!

— Ой, бляяя, какой ты еще ребенок, иди сюда, горе ты луковое.

Мне бы обидеться, но как обижаться, когда он так нежно меня обнимает, гладит по спине, целует.

— Александровна, давай-ка мы уясним одну вещь: я хочу тебя так, что из штанов готов выпрыгнуть, добавь к этому мой возраст и почти двухмесячное отсутствие секса, и сделай выводы. Я почти умом тронулся, но ты не готова была, и я это видел, Ксюш. И не надо мне сейчас заливать, что это не так. Ты можешь сколько угодно быть умудренной опытом взрослой женщиной, прекрасной матерью четырехлетней милахи, но в сексе ты, можно сказать, почти девственница, причем как ментально, — стучит пальцем по моей макушке, — так и физически.

И мне бы возразить, да вот сказать нечего.

— И что, ты просто поехал домой? — нет, я все-таки непробиваемая дура.

— Ксюш, давай без этого, просто спроси, что тебя интересует. Прямо.

Он смотрит на меня выжидательно, а у меня язык не поворачивается, потому я упорно молчу. И первым сдается Волков, шумно вздохнув, он закатывает глаза, качает головой и произносит:

— Ладно, на первый раз я скажу сам. Нет, Ксюша, я ни с кем не спал, и даже не дрочил. Наверное, я сам виноват, нужно было сначала объясниться. Насчет Алины, да у нас был секс, давно, больше года назад, ну уж так вышло, я мальчик ранний, — усмехается, — потом она свалила в Москву, зачем сейчас приехала, мне в общем-то понятно, но это не важно.

Мне тоже понятно, но вслух я этого не произношу.

— Я скажу один раз, Ксюш, а ты наконец постарайся меня услышать. Я знаю чего хочу, и про возраст мне сейчас заливать не надо, я помню сколько мне лет, это вообще к делу не относится. А хочу я тебя, Ксюша, и выражаясь твоими же словами, нет, не на потрахаться, я просто тебя хочу, себе. И я понимаю, что тебе сейчас мои заверения до одного места, но услышать тебе их все равно придется, я упертый и могу быть очень настойчивым, поэтому давай ты выбросишь всю эту херню из своей головы, да? И прежде, чем ты начнешь парировать дочерью, я повторю, меня она не смущает. Нет, бесконечной любовью я к ней не воспылал, это было бы странно, но она мне нравится, и, думаю, со временем мы однозначно наладим контакт. От тебя требуется лишь время от времени травить тараканов в своей головке, остальное я решу.

— Егор…

— Лучше подумай хорошенько прежде, чем ляпнешь очередную хрень, я ведь и правда могу тебя отшлепать.

— Твои родители не будут рады, — выпаливаю наконец то, что меня действительно волнует.

— Моих родителей это не касается.

— Касается, пока ты от них зависишь.

— Боже дай мне сил, — стонет Волков и подцепив пальцами мой подбородок, поднимает голову, заставляя смотреть в глаза. ­— Ты серьезно думаешь, что я бы предлагал серьезные отношения женщине с ребенком, будучи на попечении родителей?

— Я, — не знаю, что ответить.

— Бля, Ксюш. Да не завишу я от них, деньги не беру, в доме не живу. Ладно, справедливости ради вынужден пока занимать часть жилплощади деда, но это вынужденная, временная мера.

Я слушаю его и вроде складно так говорит, но я все еще помню встречу с его отцом, помню, как не рад он был перспективе связи его сына с матерью одиночкой.

— Что-то ты взгрустнула, краса моя, — вроде улыбается, а взгляд серьезный, — или бедный работящий студент тебя не устраивает? Мажор с родительскими бабками лучше? — кажется, он и правда злится, и меня злит.

Вырываюсь, отталкиваю его. Да как он вообще смеет?

— Ты совсем дурак что ли? — шиплю, колотя его кулаками.

Обидно, просто до боли обидно, что у него вообще подобные мысли в голове возникли.

— Знаешь что, катись ты к черту! — восклицаю обиженно.

— Ну все-все, я дурак, Ксюш, глупость сморозил, иди сюда, — несмотря на мое сопротивление, он все же меня обнимает и прижимает к себе. — Ксюш, я ведь серьезно, давай попробуем, а?

— Ладно, — сама удивляюсь своей сговорчивости, но мне надоело, просто надоело ему сопротивляться. Я тоже хочу, его хочу и счастливой быть хочу. Даже, если не долго.

— Ксюшаааа…

— Только никто не должен знать.

— С чего вдруг?

— Егор.

— Ладно, я на все согласен. Как ты себя чувствуешь?

— На удивление неплохо, когда проснулась, думала умру.

— Это все, потому что я такой неотразимый.

— А еще скромный.

— Ой, скромность так вообще мое второе имя.

— Дурак ты, — улыбаюсь, вполне себе понимая, на что сейчас подписалась, и вспоминая слова Кати.

Когда все нужно делать самому

Егор

Очевидно, я окончательно спятил, раз вот уже третий день хожу с приклеенной к лицу, совершенно дебильной улыбкой. И ведь я по собственной доброй воле так просто подписался на чисто платонические отношения, по крайней мере в ближайшее время. И вот ни секунды я не сомневался в правильности своего решения, потому что рядом с заразой этой, плотно в моем мозгу засевшей, я даже чувствую себя иначе. Живее что ли.

Я скучал, просто дико по ней скучал весь тот год, что ее не видел. Давил в себе эти чувства, злился, ненавидел — себя, не ее, конечно. Разве можно ее ненавидеть, когда ей просто посмотреть на меня достаточно, чтобы я одурел совсем, чтобы все вокруг потеряло малейшее значение.

А ведь когда отец рассказывал о своей одержимой, юношеской любви к матери, я его слова всерьез не воспринимал, слушал в пол-уха полупьяный бред, как мне тогда казалось, и посмеивался нет да нет. И слова его о том, что он дышать без нее не мог, сейчас принимают совсем иной окрас.

Я отцу верил, конечно, и в том, что мать он любит больше жизни никогда не сомневался, но не осознавал в полной мере, что одержимость, о которой он говорил, не просто метафора, а вполне себе жизненная ситуация. Он в моем возрасте в мать по уши втрескался, добился ее внимания своей настойчивостью, и через два месяца потащил в ЗАГС, чтобы наверняка никуда от него не сбежала. Спустя два года я родился.

У родителей тогда можно сказать ничего не было. Оба студенты, оба на очном. Все, что у них было — съемная квартира, да машина, подаренная дедом на свадьбу. И упорство вкупе с твердым характером. Этим я пошел в отца, конечно. Оттого порой и не сходимся во мнениях.

И вряд ли он будет счастлив, узнав о моих планах относительно Александровны. И будь на ее месте другая, я бы может и прислушался, но не в случае с Ксюшей. Она же как отрава, как долбанный яд в каждую клеточку проникла. Я же совсем дурной стал, каждую минуту себя на мысли о ней ловлю. Была бы воля моя, ни на шаг бы не отходил. Сидел бы возле нее, словно приклеенный и смотрел бы на чудо свое, зеленкой измазанное.

Да-да, сыпь и у взрослых бывает, как оказалось.

Александровна, конечно, не рада, смущается, меня гоняет, а я кайфую, просто кайфую, глядя на нее такую. Теплую и домашнюю.

И сегодня утром я окончательно понял две вещи: я больше не хочу ночевать без нее, и деду пора выходить на новый уровень отношений с матерью Александровны.

А потому сейчас я сижу напротив деда, в его кабинете, под прожигающим взглядом, и гадаю: как далеко он меня пошлет?

— Егор, — явно ошарашенный моим предложением, дед поднимается с кресла, сует руки в карманы домашних штанов и подходит к окну.