Бракованные (СИ) - Манило Лина

О, моя любимая фаза: патетические фразы и громкие слова.

– Угу, любовь – это круто. Я переведу тебе денег, не волнуйся. Заработаю и переведу.

Обнимаю ее за плечи, целую в макушку.

– Ложись спать и не пей больше. Пожалуйста…

Я еду обратно, концентрируя все свое внимание на дороге. Нет-нет, я не должен лезть в это дело. Ни в коем случае. Меня гложет горькая обида за мать, но на нее обида еще сильнее. Я столько раз ее защищал, столько тумаков вынес, столько челюстей сломал. Когда она… срывается, то делает много разных глупостей. Глупостей, за которые мне потом приходится расплачиваться. Я несусь на пределе допустимой скорости, убегаю. Или возвращаюсь к себе? Нормальному? Тому, каким становлюсь рядом с Ариной? В горле першит, я останавливаюсь на заправке. Выхожу из машины, иду к магазинчику, но похоже сама судьба мечтает, чтобы я все-таки набил сегодня одному козлу рожу. Придурок Игорь возится вокруг машины, заливает полный бак бензина и чему-то улыбается. Довольный, сволочь.

Что делать? Повернуть обратно, прыгнуть в автомобиль и забыть об этом человеке? Или подойти и выбить из него дух? Игорь вертится вокруг тачки, в свете фонарей его морда слишком довольная. Если я на него сейчас наброшусь, то камеры – обязательный атрибут современной реальности – заснимут все в лучшем виде. Нужно ли мне, чтобы завтра мое лицо было во всех ориентировках и роликах на ютубе? Оказаться за решеткой из-за козла, которого обязательно простит моя мать, не хочется. Не так я планировал провести свою жизнь. Несмотря на все доводы рассудка, меня тянет вперед, прямиком к Игорю.

Надо действовать тоньше. Игорь трус, умеющий только на женском горбу выезжать в райские кущи. Если у него будут свидетели, у меня будут проблемы. А мне они нужны? Нет уж. Перед глазами зыбкий образ матери в замызганном халате, готовящей плов. Он у нее невкусный, но Игорь его обожает. Это видение немного остужает мой порыв. Несчастный плов, последней каплей для меня стал, после него все смысл потеряло. Мать не хочет, чтобы ее спасали, ей это не нужно. Ей нужен Игорь, а меня она никогда не простит, если причиню ему вред. Но нужно ли мне ее прощение, когда так бурно кипит кровь в венах? Правда, убивать уже не хочется, но навалять хотя бы моральных люлей, закрыть личный гештальт необходимо. В лице Игоря передо мной встают все те, кого мать так сильно любила за свою жизнь. Однажды в их стройный ряд затесался даже мой школьный трудовик, и мне почти год, пока сплетни не утихли, пришлось драться с каждым, кто косо на меня смотрел или хихикал в кулак.

Наверное, я хочу навалять не только Игорю, сколько своему не самому уютному детству. Оставить его уже за спиной, перевернуть эту страницу, а то и вовсе с корнем ее вырвать. Игорь наконец вешает заправочный пистолет на место, мечтательно улыбается и распахивает дверцу автомобиля, а я ныряю в свой. Газую, стараясь не терять из фокуса девятку пошлого красного цвета, которой так гордится этот упырь. Он во всем какой-то пошлый: в выборе окраски автомобиля, в манере одеваться, говорить, жеманничать. Игорь всегда хочет казаться лучше, чем есть на самом деле, но по факту он просто трусливый кусок дерьма, который привык жить за счет женщин. Если его ковырнуть легонько, там такое закомплексованное трусливое убожество обнаружится, что тошно станет.

Я снова выезжаю на пустынную трассу, жду немного, пока девятка за моей спиной вырулит следом. Его довольная рожа возникает перед глазами. Плюнуть бы в нее, да лобовое стекло пачкать не хочется. Освещение на этом участке отвратительное, а под колесами сплошь ухабы и выбоины. Дорога сворачивает вправо, сужается – нужно проехать через негустой лесок. Кажется, все складывается удачно. Выворачиваю руль, машину заносит. Игорь сигналит, точно сумасшедший, экстренно снижает скорость, а я торможу, распахиваю дверцу и практически выкатываюсь на улицу. Я знаю, у упыреныша нет видеорегистратора – об Игоре за два года я узнал достаточно. На дороге только мы, и это редкая удача.

В багажнике бита, и я впервые за долгое время всерьез хочу пустить ее в ход. Разбить бы голову Игорю, двинуть по виску с размаху так сильно, чтобы мозги с придорожной грязью смешались. Только к нашему обоюдному счастью, я придурок, но не убийца. Гладкое теплое дерево удобно лежит в руке. Бита тяжелая, а еще выглядит самой настоящей угрозой. Я замахиваюсь и со всей дури бью по красному капоту. Металл сминается, жалобно скрежещет, плющится, но даже в таком состоянии рассчитываю удар, и Игорю вряд ли что-то угрожает. У меня нет цели его калечить, убивать, но я хочу, чтобы он обоссался. Он трус, это будет быстро. Второй удар уничтожает фары и окончательно уродует передок машины. На это уходит несколько секунд, а следом я вытаскиваю Игоря наружу. Все происходит так быстро, что моя жертва даже пискнуть толком не успевает, обалдев от происходящего. Иногда я умею производить впечатление и появляться эпично. Вот как сейчас.

– Привет, – улыбаюсь так широко, что болят скулы. – Соскучился?

– Мирослав, ты что делаешь? Ты с ума сошел?

– Давно уже, – подтверждаю и замахиваюсь на и так до смерти перепуганного Игоря, а он жмурится, словно девчонка, ежится весь, скукоживается. – Такая встреча радостная. Да, Игорек? Ну, признайся, ты же тоже по мне скучал.

– Ты… ты что хочешь?

– Дать тебе в рожу хочу, – улыбаюсь и снова встряхиваю Игоря. Отпускаю руку, тот кулем нелепо оседает в пыль, а у меня вспышки красные перед глазами.

Игорь делает вид, что у меня не было ни единой причины громить его машину. Что я сам по себе вот такой вот сломанный бракованный придурок, размахивающий битой направо и налево. Ему удобно верить, что у его бабы сумасшедший сын, который способен убить любого, если у него плохое настроение. Сколько раз Игорь говорил, что по мне тюрьма плачет, даже если я не давал для этого повода. Когда весной меня метелили менты, угрожая колонией, Игорь первый заявил, что «именно этого от меня и ожидал», а мать… она просто не возразила. Ее мальчик всегда был драчуном, ничего удивительного, что девочку избил. Так, Мир, думай про Арину. Она ждет тебя, ты слышишь? Ты еще успеешь, если на всякие отбросы не будешь время тратить. Арина, помнишь? Девушка, в которую ты влюблен. Это помогает моей резьбе не слететь окончательно.

Глубоко дышу и мысленно цепляюсь за все нормальное, что есть в моей голове: образ Арины, ее скрипка, мой отец, друзья, наша с Юриком квартира, куда он таскает девчонок. Это та реальность, в которой мне хорошо, даже рядом с чужими бабами мне нормально, хоть и бесят порой. Родной город, мать, Игорь – то, что делает из меня психа. Заставляет терять контроль. Зажав биту под мышкой, опираюсь на изувеченный капот и тяжело дышу, закрыв глаза. Ярость и разочарования сходят, оставляя внутри пустоту.

– Я напишу на тебя заявление! Ты мне машину испортил, ты в тюрягу сядешь! Тебе там самое место, идиот недоразвитый, – бормочет Игорь, а я отталкиваюсь от помятого железа, выравниваюсь и бью себя битой по ладони. Смотрю на Игоря, глаза в глаза, а он, всегда высокий и красивый, с благородной проседью на висках, сейчас похож на переспевший помидор: красный и скукоженный.

Слух обостряется, как и остальные органы чувств. Воздух пахнет осенью, вокруг тишина и даже птицы не поют, им холодно. А мне жарко.

– А я напишу на тебя заявление, что ты мой дом обчистил, – говорю чужим голосом, хриплым слишком. – Ты же знаешь, что это мой дом, да? Не матери? А нет, черт. Уже написал!

Я смеюсь, глядя на отползающего Игоря. Размахиваюсь, бью битой по воздуху, веселюсь. Честное слово, мне давно не было настолько весело.

– Жди ментов, они завтра к тебе придут.

– Мирослав, какой твой дом? О чем ты? Я ничего не делал!

Ненавижу, когда врут и оправдываются.

– Да? А чья микроволновка на твоем заднем сиденье?

Она действительно там есть, мне даже напрягать зрение, чтобы узнать ее, не нужно. А еще где-то есть мой телевизор, чертовы ножи и деньги, которые Игорь украл у матери.