Помощница по вызову (СИ) - Вознесенская Дарья

И я уже не останавливаюсь. Невозможно остановиться. Хотя в этой позе, в полусонном состоянии нежно получается и ванильно - и черт с ним. Мне нравится.

Искра кончает с протяжным стоном, внутри меня сжимает. Ноги тоже сжимает и сгибает колени так, что у меня и шанса не остается продержаться чуть дольше. Растворяюсь в густой лаве и некоторое время пошевелиться не могу, настолько расслабленно себя чувствую. Что мне не свойственно.

И с определенным весельем наблюдаю, как девочка, проснувшись окончательно, замирает, затихает сначала. Потом осознает, что и как, на часы смотрит, и вдруг рывком привстает. Да так неудачно, что почти падает с кровати.

В приступе трудоголизма, что ли?

Тоже на часы смотрю. Половина одиннадцатого, ага. Я за дисциплину - работа дома этого не отменяет. А вот хороший секс очень даже. И да, в девять я должен был уже кофе утренний пить и давать наставления помощнице. Вместо этого… Вместо этого та самая помощница вываливается из моей спальни с каким-то оправдательным писком. Не глядя на меня.

Хмурюсь.

Непонятна и неприятна ее поспешность. Она настолько жалеет? Вчера вроде не в бессознательном состоянии была, когда принимала условия. Сама провоцировала - пусть я  все для этого сделал.  И на вампира не похожа, чтобы терять силу и энергию при свете солнца.

Я не люблю двусмысленностей, стараюсь не смешивать постель и дела, но уж если это случилось, проблем не вижу. Взрослые люди. Можно найти способ держаться в рамках и как-то разграничивать происходящее. Тем более, что избавляться от Искры прямо сейчас я не планирую. О нет, пока я не насытился…

“Взрослый человек” Искра решается только на бегство.

Душ принимаю, одеваюсь и выхожу на кухню, где  меня ждет не только накрытый завтрак, но и упакованная до горла девица, продолжающая смотреть строго в пол. И шепчущая куда-то туда же, враньем приправленное:

- Я бы хотела выходной взять. Кое-что случилось...

Угу случилось. Мы переспали. И не один раз.

- Предыдущий способ сказать “доброе утро” мне больше понравился, -  не шучу и не иронизирую. Предупреждаю. Правду говорю. И да, с раздражением. Страхи и неуверенность, если человек их часто демонстрирует, приедаются. Успокаивать и уговаривать точно не собираюсь -  идиотизм это. Мне зачем? Я сексом не проблемы решаю и проблем из него не делаю, пустое.

Краснеет на мое резкое замечание. Вскидывается. Руки её так спинку стула сжали, что косточки побелели. А в глазах  - море смятения. Первоначальный импульс предложить ей вовсе не возвращаться стихает.

Говорю даже мягче, чем стоило бы:

- Иди, раз “случилось”.

Губы кусает. Волнуется. Рот открывает, будто еще что сказать хочет. И не идет, будто передумала. Я только смотрю с недоумением, почему не торопится? Ей же надо. Пусть идет. Хотя подбешивает, да. Вот это желание свалить подальше после ночи, будто я оказался никчемным любовником. Инфантильная игра эта в горячо-холодно, тогда как могли бы разжигать огонь все сильнее… Да, какая-то неловкость может присутствовать, но нам, скорее, нужен небольшой мостик между тем, что было, и тем, что будет, а не этот бред.

Уходит. И я - в кабинет.  Папку с разрозненными заметками открываю, с которыми хотел сегодня поработать. И тут же отбрасываю ее прочь. Неудовольствие грозит захлестнуть с головой, и это еще меньше мне нравится. Я не хочу быть зависим от своих или чужих эмоций.

Снова открываю папку и заставляю себя вчитаться. Работа увлекает, но ненадолго - тихий стук в дверь заставляет поднять голову.

Искра.

Но меня не ее появление удивляет. А то, как она выглядит.

Сглатываю. В горле пересохло потому что.

На девочке только черный комплект, который я уже видел. Но в ящике комода он тряпкой смотрелся, а на ней переплетения черные выглядят так охренительно, что я уже прикидываю, какую сбрую заказать. Просто чтобы любоваться.

Верх подчеркивает высокую грудь, а плотные и широкие резинки трусиков обхватывают светлые бедра. И треугольник ткани вот вообще ничего не скрывает.

Поднимаю взгляд на ее взволнованное лицо.

- Я подумала, - сообщает мне хрипло и несколько шагов ко мне делает,  - что, раз у меня выходной, то я могу отдыхать… как мне захочется. Постараюсь совсем-совсем не мешать тебе...

Откидываюсь на кресле рабочем и говорю тихо, чуть ослабляя галстук:

- Ты не помешаешь...

Искра сумела построить свой мостик.

***

Следующие несколько дней мы проводим в роскоши полного взаимопонимания.

Искра всегда рядом… настолько близко, насколько необходимо. А когда необходимости нет - у меня достаточно пространства, чтобы разойтись. Она и прежде не докучала, присутствовала только в тех моментах, когда мне самому требовалось - и растворялась в тишине дома, когда я хотел поработать один. Но сейчас в ее присутствии…

Удовольствие.

Смотреть. Трогать. Брать. Знать, что могу в любой момент начать...  и в любой - закончить игру. Не сдерживать себя. И наслаждаться тем, насколько она себя не сдерживает.

Быть творцом.

Мое творение - это ее тело, ее эмоции. Иногда - с веревками или крюком. Иногда достаточно чистой стены или шелковой простыни, чтобы достичь совершенства.

Скульптором себя ощущаю. Который обожает свое творение и испытывает глубокое удовлетворение от этой пластичной красоты. Подчиняет эту пластичность, не унижая. Унижение - это наказание. Искру наказывать не надо. И не хочется. Она - идеальна. И я хочу, чтобы она тоже наслаждалась каждой минутой вместе. Хочу гордится ею в послушании. И собой, кто раз за разом доводит нас обоих до пика. Разными путями.

Кто её провожает на самые вершины - и скидывает в пропасть.

Искра раскрывается с каждым днем. Каждой ночью. С каждым громким стоном, когда кончает. С каждым восторженным: “Не-ет”. С каждым умоляющим: “Да-а”. С каждым гневным: “Пожалуйста”. Раскрывается не как цветок экзотический.  Слишком неуместное, пошлое сравнение. Нет, она - сирена.

Морской водоворот для кораблей, что начался с нескольких пузырьков. А потом увеличивался и увеличивался, пока не занял все обозримое пространство. Чтобы утянуть в себя все, что оказывается в поле его влияния.

Райская птица, пленяющая своими стонами и ярким оперением. Стоящая у основания древа жизни. Сама жизнь.

Она живая, да. В своих реакциях и своих обидах. В страхах и нежности. В том, как она говорит и как молчит. Как двигается и как замирает. Она через это в меня будто жизнь вливает. Моими руками становится. Ушами. Глазами. Пальцами…

Которые с таким удовольствием прикасаются к ее телу.

- Откройся.

Искра на кресле сидит. Голая. Хотя нет, на ней надеты два наручника кожаных, соединенных цепочкой железной. За которую так легко было ее вести и в это кресло усаживать.

Не понимает сначала. Но потом краснеет - поняла значит. Она до сих пор так реагирует на мои указания. И от этого особенный кайф.

Одну ногу на подлокотник закидывает. Затем вторую. И правда раскрывается - теперь уже точно как цветок экзотический. Влажный. Одуряюще пахнущий - я даже в паре метров чувствую сладость.

Мой собственный цветочек.

- Потрогай себя.

Голос хриплый. Может быть от того, что едва сдерживаюсь от крика. Так неожиданно и остро все. То, что происходит в эти дни. Она сама. Мои эмоции, которыми я упиваюсь. И от которых каждое утро у меня похмелье и твердое намерение больше никогда и ни за что…

Но потом все начинается по новой.

Искра начинает гладить себя тонкими пальчиками. Трет клитор, проводит по складочкам. Трогает совсем не так, как я. По-своему. Я приказываю ей пальцы в себя загнать. Два, три - пусть растягивает себя для меня. Но кончать не смеет… Так ей и говорю.

Смотрит в ответ зло почти.  А я и этим упиваюсь. Фетишист какой-то… Но что делать, если ее эмоции и реакции - мой личный фетиш? Ее оргазм - мое божество.

Ее хриплый выдох, когда я вхожу в нее - мой оберег.

Вбиваюсь со скоростью отбойного молотка. Опять не могу удержаться. Искра глаза закатывает, трясет ее всю, она отключается почти - а я не могу. Потому что мне важно смотреть. Но в какой-то момент и я проваливаюсь. Ныряю так глубоко в этот водоворот, что, кажется, не вынырну никогда… (216ed)