Елена Лобанова - Фамильные ценности
Ну а если бы бабушка Поля увлекалась не уходом за младенцами, а, скажем, писанием мемуаров?
Ещё один идиотский вопрос!
– Я насчёт брата почему говорю? – вернулась она к прежнему рассуждению. – Не надо мне от него никаких подарков, платьев там или денег. А вот сейчас посидел бы с нами, сказал бы: «Ну-ка, улыбнитесь! Новый год скоро! Вы у меня самые красивые. Давай помогу тебе, сестра, сумки домой донести… Или пойдём лучше ко мне в гости!»
– Фантазёрка… Тебе мужа надо бы, а не брата! И вот же судьба: я в сорок одна осталась, а ты и того раньше!
– Ну ничего… ещё может быть… мне, между прочим, одна бабка нагадала…
– Никто не смог победить героев! – зычно раздалось из-за двери. – Грядущий салют пламенел впереди!
И в кухню торжественно вступил дядя Гриша с новеньким блокнотом в руке и вдохновенным блеском в глазах.
– Родился новый вариант! – объявил он. – Сейчас будете оценивать!
Зоя с мамой переглянулись и покорно вздохнули.
На обратном пути Зоя разглядывала женщин в троллейбусе. Некоторые были с причёсками, почти все – при макияже, с маникюром. «Надо бы что-то с волосами сделать», – мимолётно мелькнуло в голове. А вот лица у женщин выглядели почему-то одинаковыми – в озлобленных морщинах. «И крем-лифтинг купить! Со следующей зарплаты, – решила Зоя. – Да, и обязательно начать какие-нибудь упражнения от целлюлита».
Впрочем, попадались изредка лица повеселее. Две старушки радостно болтали, перебивая друг друга, как девчонки, – только обращались на «вы»: «Вы не представляете себе…» – «Да что-о вы!» Мальчишки-подростки хохотали, стараясь удержать голос в низком регистре. Бросилось в глаза прелестное девичье личико – сияющие глаза, нежный румянец. Тёмные волосы свободно струились вдоль спины. На девушке были светло-голубые джинсы и розовая куртка. И так это всё шло одно к другому – волосы, куртка, джинсы – что глаза сами тянулись к ней. «Вот уж кому в парикмахерскую не нужно! – мечтательно вздохнула Зоя. – Ни лифтинга, ни упражнений…»
А потом на некоторое время она перестала дышать.
Чья-то рука по-хозяйски обхватила девушку за плечи, и очень знакомый голос снисходительно произнёс:
– Ну а размер твоей ёлки? Она хоть в комнату влезет?
Этот голос когда-то спрашивал по телефону: «Зоя дома?» А потом говорил ей: «Здравствуй!» И в этом слове звучала музыка, целая симфония, концерт для фортепиано с оркестром, с главными и побочными темами, с отдельными партиями для струнных и духовых, с нежно замирающим соло флейты и мощным «тутти» оркестра с тремоло литавр в финале. И Зоя – тогда ещё лёгкая, стройная, золотоволосая – звонко отвечала: «Здравствуй!», с ходу попадая в тональность и ритм.
А может быть, ничего этого никогда не было?
Пробираясь к двери, она лишь мельком увидела светло-коричневую дублёнку Толика, ещё сильнее округлявшую его. Раньше он бы ни за что не надел такую дублёнку. Впрочем, это ведь был теперь совершенно другой человек, и только голос у него по странному недоразумению остался от ТОГО Толика…
А от ТОЙ Зои не осталось и следа. И голоса не осталось. Впрочем, его ведь и не было никогда. Вместо него был абсолютный слух, не особенно пригодившийся в жизни…
Словно сбросив улыбающуюся предновогоднюю маску, мир явил ей своё истинное лицо. Очертания улиц, дорог и деревьев тошнотворно заколебались. Шестнадцатиэтажные дома-новостройки в отдалении корчили рожи, гнусно подмигивая окнами и криво разевая рты-двери.
«А как же бабка-гадалка… Катерина Ивановна… говорила: сойдётесь, он столько лет ждал! – память с тупой добросовестностью выполняла свою работу. Сыпала соль на рану. – Двухэтажный дом… шуба норковая… машина… за руль не садись! Не сяду, не сяду, теперь уж не сяду точно, зря волновалась баба Катя…»
Машины ехидно шуршали колёсами, проносясь мимо. А пешеходы и ветхие домишки старого квартала покорно глотали дорожную пыль.
Среди торжествующего безобразия вселенной ей кое-как удалось добраться до дома. И последним рывком преодолеть расстояние до телефонной трубки.
– Ируся… Мне плохо. Тошнит, и всё плывёт, – из последних сил выдохнула она.
– Давление, конечно, – без задержки отозвался уверенный голос на другом конце. – Сегодня же магнитный день! Слушай: возьми таблетку ко-ренитека, ну, я тебе давала в беленькой такой коробочке… Вспомнила? Только не пей натощак! Ты его, кстати, в холодильнике хранишь?
Увы! Сама Ируся в этом новом мире была не всемогуща. И даже не всеведуща…
Зоя открыла холодильник, но забыла зачем. Дверца морозилки давно отвалилась, и ледяная корка росла с мультипликационной скоростью, почти на глазах. В данный момент морозные сугробы уже нависали над пачкой пельменей, и блестящая упаковка масла матово заиндевела. «Надо разморозить», – механически отметила Зоя.
Вскоре её слух стал вдруг выделывать загадочные штуки.
Сначала он донёс до Зои игривые ксилофонные бубенчики. Они получались, если постучать хрустальной рюмкой о бутылку вина «Ласковые сети», забытую в холодильнике с Пашкиного дня рождения. Полная рюмка звучала глуше, опустевшая – звонче. А когда опустела и бутылка, Зое удалось освоить настоящую ксилофонную трель, используя вместо палочек край и донышко рюмки. Жаль, оценить её мастерство было некому – Пашка, как обычно, шатался по друзьям.
Вдохновившись успехом, она решила попробовать присоединить к партии ксилофона фортепианное сопровождение, хоть бы одной левой. В голове уже порхали такты вальса, и смущала только тональность: тональность трели она что-то никак не могла уловить, так что предстояло подбирать по слуху. Прихватив рюмку и бутылку, Зоя поспешила из кухни в комнату.
Однако вместо нужной тональности слух преподнёс ей новенький сюрприз: в комнате звучали голоса. Голос Марины Львовны, правда, мало удивил Зою, поскольку та и раньше имела обыкновение без спросу вторгаться в её жизнь. Другое дело, что к нему присоединился на сей раз голос Виктории Громовой! Похоже было, что её наставницы горячо спорили, заняв позиции по обе стороны пианино.
– Григ! И ещё раз Григ! – восклицала Марина Львовна довольно-таки раздражённо. – Доброта, свет и изящество ритма! Как раз то, что ей нужно.
– Шо-пен! Фредерик. Шо-пен! – высокомерно перебивала Громова. – Посмотрите только на её руки! Пальцы, подушечки! Это же вес, мышцы, динамика звука!
Зоя посмотрела на свои пальцы. Третий и четвёртый слегка искривились навстречу друг другу. Или такие же были и раньше, просто она забыла?
Тем временем наставницы разругались не на шутку.
– Я вам давно хотела сказать, Викторь-Николавна, – гневно возглашала Марина Львовна, надвигаясь на собеседницу мощным бюстом, – что ваши приёмчики, вот эти ваши ехидные «ни крупицы содержания» и «не поняла ни звука» – они, знаете ли, кое-кому противопоказаны! Да! Абсолютно противопоказаны!
На это Викторь-Николавна, по-видимому, собралась что-то возразить, но не успела вставить ни слова и только всплеснула маленькими ручками.
– И в особенности доверчивым девочкам-первокурсницам! – энергично развивала мысль Марина Львовна, сверкая глазами. – Детям из хороших, интеллигентных семей, которых приучили, знаете ли, верить взрослым людям! И в особенности учителям! Да! Доверять!
«Как это точно! – думала Зоя, и слёзы давней обиды подступали к её глазам. – Вот именно – доверять!»
– А как же характер? – наконец пробилась жиденькая громовская колоратура сквозь раскаты Марининого меццо. – Как же бойцовские качества? Должно возникнуть противодействие. Доказать! Настоять на своём! Победить!
– А зачем было говорить девочке: «Мы здесь все фокусники – дрессируем вас, как попугаев»? – не отступала Марина. – Ребёнок понял это буквально!
«Конечно, буквально! – всхлипнула Зоя. – Упрямая грымза… Гениальная старая грымза! Таких гениев, может, вообще нельзя подпускать к детям! Это им… противопоказано!»
– Лично я уверена, что далеко не всех педагогов можно подпускать к детям, – сообщила Марина Львовна. – А что касается вашей так называемой гениальности…
– Да бросьте! – тоненько и пронзительно перебила Громова. – Увидите вот, как она заиграет на публике! Услышите! Ещё спасибо скажете! Да-да!
И для убедительности потрясла маленьким кулачком.
«На какой ещё публике?» – удивилась Зоя и посмотрела на Марину Львовну.
Но та почему-то молча отвернулась.
– А как насчёт Мендельсона? – не теряя времени, перешла в наступление Виктория.
– Мендельсон – да, пожалуй, – с неожиданной готовностью согласилась Марина.
И так же внезапно, как поссорились, наставницы вдруг примирились и затянули в два голоса романс «Не пробуждай воспоминанья…»
Зое же не оставалось ничего другого, кроме как подыграть. Получалось слабенько: половину аккордов она, конечно, успела забыть – с четвёртого-то курса, с выпускного! – да и вокалистки то и дело расходились в партиях. Зоя разрывалась, поддерживая то одну, то вторую, но в конце концов Марина Львовна всё-таки рассвирепела и, рявкнув: «Что за гадость!» – захлопнула крышку пианино. Зоя еле успела убрать руки…
