Татьяна Турве - Если ты индиго

Эта ночь была, без сомнения, самым глубоким его «дауном» за все их семейные годы. Где–то он, Владимир, зазевался и свернул не туда, чтоб через двадцать лет попасть на эту кухню, пить горький до безвкусности кофе и ждать рассвета, как освобождения.

Когда же это случилась? Где, в каком месте он сделал первую ошибку?.. Ведь начиналось всё как полная идиллия, когда они с Мариной только поженились и два года снимали квартиру. Деньги быстро закончились, но это их не особенно, как Володе казалось, огорчало: до глубокой полуночи вели откровенные беседы обо всем на свете или слушали его любимого Высоцкого на бобинах. (Это уже потом в самый разгар скандала жена заявила, что те его старые записи «не переваривает»!) Но вначале–то всё было по–другому, по–настоящему: он пел забавные студенческие песни, она смеялась… Уже почти под утро, засыпая на ходу, шли жарить картошку соломкой на старой раздолбанной плите, и Марина садилась ему на колени, чтоб удобней было есть с одной сковородки…

Через два года родился Ярик, они переселились в общежитие и с деньгами стало совсем туго. Помыкавшись туда–сюда, он решил уйти в дальний рейс, в первый раз за эти семейные годы. (Хоть как ни муторно на душе становилось от мысли, что оставляет годовалого сынишку, свою радость и гордость… Всё стерпел, никому виду не подал.)

С этого, пожалуй, и началось, переломный момент: когда он впервые вернулся домой, Марина бросилась ему на шею, как Володя все эти месяцы себе и представлял (чуть ли не дни считал!). Зато на следующий раз эмоций было намного меньше, а там еще меньше, и еще, вниз по убывающей… Может, потому что они по–прежнему жили в тесном малосемейном общежитии, а Марина страстно мечтала о собственной квартире. Потом в перспективе замаячила Янка, стало еще тесней, и через пару–тройку лет, урезая себя во всем, они купили–таки эту квартиру. Но нужно было срочно менять мебель, он снова ушел в плавание…

И вот через много лет однажды вернулся и почувствовал себя совершенно там чужим. Бродил среди хрусталя и персидских ковров дурак дураком и не знал, куда приткнуться — за полгода она даже мебель по–другому переставила! Жена разговаривала по телефону с очередной своей подругой и хладнокровно его не замечала, как этажерку в гостиной: стоит себе и стоит!.. К счастью, вскорости прибежала со школы Янка, завизжала при виде отца от восторга и стало повеселей — они сразу ушли гулять на весь день, прихватив по дороге Ярика. Вот это, пожалуй, и была самая главная его ошибка, что не остался и не поговорил откровенно с женой. Наивно думал, что всё наладится само собой — нужно только время, отвыкли ведь друг от друга…

А может, всё началось значительно раньше, когда Марина в первый раз повысила на него в раздражении голос, а он промолчал, не придал этому значения? Или когда начал кричать в ответ, завелся от какого–то ничего не значащего пустяка, а дети стояли и смотрели на них перепуганными глазами?..

Перебивая его воспоминания, из коридора раздались немного шаркающие и не совсем уверенные шаги — Янка! (Марина даже ходит по–другому.) Дочка с размаху зацепилась плечом о дверной косяк и еле удержала равновесие — как видно, не до конца еще проснулась. Глаза наполовину закрыты, щурятся на свет, и пижама привозная размера на два больше — чистый тебе Пьеро! На щеке неровный след от подушки, заспанную мордашку обрамляют две туго заплетенные на ночь золотистые косички (с ними ей дашь от силы лет двенадцать, не больше). Так вот, значит, откуда берутся по утрам эти волнистые, на манер барашка, волосы — первая и пока что неискушенная женская хитрость. То ли еще будет…

Дочура энергично потерла кулаками глаза и что–то невнятно сказала, зевая во весь рот. У него внутри потеплело: до чего же она смешная! Янка переспросила чуть–чуть членораздельней:

— Чего ты не спишь?

Заглянула в его чашку с остывшим кофе, понюхала, сморщив нос — она кофе и на дух не переносила. Шлепнулась рядом на расшатанную ею же самой табуретку, подперла голову руками, как гоголевская Галя, и на удивление бодро произнесла:

— Слушай, а когда ты в первый раз влюбился?

«Только этого не хватало!» — обреченно подумал Володя.

Янка выждала минуту–другую и праздничным голосом сообщила, сияя глазищами в свете настольной лампы:

— Знаешь, что мне только что снилось? Шарики!

— Какие шарики? — насторожился Владимир, сердце так и ухнуло.

— Ну, те, трехмерные. Из компьютерной игры, помнишь? И сейчас тоже… — она довольнейшим образом улыбнулась. Уж не валяет ли дурака?..

— Что — тоже? — напряженно потребовал он.

— Закрываю глаза и вижу перед собой — крутятся, как настоящие… Всё такое яркое! — Янка на секунду зажмурилась, но затем, похоже, по выражению его лица сообразила, что сболтнула что–то не то: — Ладно, проехали.

— Смотри мне!.. — с удручающим бессилием пригрозил Владимир. И ничего же с ней не сделаешь: сидит за своим компьютером, сколько вздумается! Надо бы применить воспитательные отцовские меры, давно пора, но как–то несподручно. А вдруг со свойственной подросткам прямотой заявит что–то вроде: а где же ты, дорогой фазер, был все эти месяцы? Поздно, скажет, спохватился!

Чадо на всякий случай глубоко оскорбилось и капризно надуло губы:

— Тебе только что–то рассказывать! Ну всё, я пошла спать, — негодующе засопела носом, но с места и не двинулась, вместо того просительно заглянула ему в глаза: — Расскажи, а? Я ведь тебе про свой сон…

— Ну что ж, откровенность за откровенность, — Володя не удержался от улыбки. Но дочура приняла всё за чистую монету: поерзала на табуретке, устраиваясь поудобней, по излюбленной привычке поджала под себя ноги и приготовилась внимать.

Да-а, ситуация… Не выкладывать же ей сейчас про свою школьную любовь — ту, что после первой серьезной разлуки, самого первого дальнего рейса, выскочила замуж за другого. Хоть и было обоим по двадцать — казалось бы, вся жизнь впереди, ан нет!.. Никак не родительская история. А с другой стороны, пускай слушает, мотает на ус. Чтоб не стало потом неожиданностью, что подобная ранняя — пускай даже самая горячая, температуры кипятка — влюбленность со временем проходит, и сменяется второй, а там и третьей, кому как повезет… Так не поверит же, в этом возрасте всё кажется «на века»!

— Пап, ну что ты как заснул! — упрекнула Янка. — Как ее звали? Ты ведь с мамой не сразу познакомился, я знаю.

Глава девятая. Рандеву

Замрет дневное многословье,

Сверчком затикают часы,

И у кровати изголовья

Поставят ангелы весы.