Дженет Таннер - Дочь роскоши
«Сей камень драгоценный в серебристом море…» – бормотала она про себя, на какой-то миг растворившись в безбрежной славе любви и жизни. Ей было тринадцать лет, и весь мир лежал у ее ног.
– Ну что, лучше? – спросил Дитер, и когда она кивнула, он снова пошел, устремляясь к высшей точке поля, потом во весь рост растянулся на траве, закинув руки за голову и подняв колени.
Она посмотрела на него, и сердце ее в который раз рванулось от этой горько-сладкой муки. Она каким-то чутьем понимала, что чувство это так эфемерно, что его надо ухватить обеими руками. Нет, не ухватить – оно для этого слишком драгоценно, но наслаждаться им и молить: «Останься, пожалуйста, останься»…
Дитер! – попыталась вымолвить она, но не могла говорить, потому что была слишком счастлива, чтобы сказать хоть слово. Она села рядом с ним, подогнув ноги под своей широкой сборчатой юбкой. Трава щекотала ее обнаженную кожу. Через мгновение Дитер тоже сел, обнял ее и нежно притянул к себе. Губы их сомкнулись, по ней пробежала легкая дрожь, а острая сладость все нарастала, разбегалась по венам так, что каждая частичка ее тела пробудилась к трепетной жизни. Они вместе упали в траву, тела их мимолетно соприкасались, а губы искали друг друга с жадным бесстрашием непорочной юности. Поцелуи их становились все продолжительнее, глубже, она прильнула к нему в блаженном неведении о стремительном потоке вожделения, который прорывался в его сильном молодом теле. И когда он был больше не в состоянии переносить мощные призывы подавляемой страсти и оттолкнул ее, откинувшись на спину, она почувствовала себя обиженной.
– Тебе это не правится, Дитер? Ты больше не хочешь меня целовать?
– Конечно… но я хочу не только этого, – грубовато сказал он, и щеки вдруг жарко запламенели, когда она поняла смысл сказанных слов.
– О… Я понимаю…
Она устроилась на сгибе его руки, положив голову ему на плечо, при этом тщательно избегая касаться его телом. Солнце грело ей лицо, она закрыла глаза, прислушиваясь к шелесту и стрекотанию кузнечиков в траве и чувствуя, что страсть все еще покалывает нервные окончания, посылая легкие импульсы в нежное лоно. Она понимала, что ей не следует поощрять Дитера. Это будет слишком глупо и неправильно. Но как же ей хотелось снова припасть к нему, испытать его объятия, зарыться лицом в его шею, почувствовать солоноватый запах его нагретой солнцем кожи и даже ощутить его вес на себе, чтобы он сокрушил траву и дикие цветы, вдавливая ее в твердую горячую землю. Но это может вызвать неприятности, а этого Софии хотелось меньше всего. И не только потому, что она боялась, что скажут мать с отцом, если она принесет им бесчестье, хотя она подозревала, что ей здорово придется заплатить, если мама узнает, что она лежала на траве и целовалась с Дитером, – нет, все было намного сложнее. Хорошо воспитанные девушки из порядочных семей не должны позволять мальчикам делать с ними такое до тех пор, пока они сами этого не захотят. В любом случае София решила, что умрет от стыда, если Дитер дотронется до ее тела под одеждой. И какое при этом имеет значение, как она трепещет и волнуется, когда он целует ее!
Когда раздражающее возбуждение начало понемногу убывать, София чуть-чуть приоткрыла глаза и искоса поглядела на Дитера, думая о том, как ей повезло, что у нее такой парень, и какой ей надо быть осторожной, чтобы ничего не испортить. Она знала, что все подруги завидуют ей, потому что их приятели – если вообще они у них были – в большинстве своем были прыщеватыми школьниками, которых они знали всю жизнь, в то время как Дитеру было семнадцать (он был на четыре года ее старше), такой красивый, что дух захватывает, да еще иностранец, что придавало ему дополнительный блеск. Он был официантом в гостинице в Сент-Хелиере, принадлежавшей родителям Софии, и когда он в начале сезона приехал и поступил на работу, София немедленно влюбилась в него.
Лола Картре, мать Софии, основываясь на личном опыте, не поощряла дружбу между своими детьми и персоналом, кроме того, она испытывала глубоко запрятанное подозрение к немцам как к расе и немного стыдилась этого. Но она вскоре была покорена очаровательными манерами Дитера и его добросовестным отношением к работе. Другим моментом, располагавшим его к ней, был тот факт, что отец Дитера занимался гостиничным бизнесом дома, в Блэк Форесте, и настаивал на том, чтобы Дитер приобрел опыт работы с низшей ступени гостиничного сервиса в предприятиях такого типа других стран, а заодно усовершенствовал свой и так уже довольно беглый английский и французский.
– Он, безусловно, на голову выше того итальянского парня, что у нас работал в прошлом году, – заявила Лола. – Надо сказать, что я не собиралась снова нанимать иностранца, особенно немца. Одного этого ужасного человечка – Адольфа Гитлера – достаточно для того, чтобы отвратить всех от немцев, и я не хотела бы, чтобы под нашей крышей жил немец. Но мне приходится признать, что я ошибалась. Дитер – очень милый мальчик, и если вы, ребята, хотите показать ему остров, когда он не занят на работе, то пожалуйста.
Под «ребятами» Лола, конечно, подразумевала братьев Софии – семнадцатилетнего Ники и четырнадцатилетнего Поля, которые по возрасту были ближе Дитеру. Но они слыли «дикой» парочкой, у которой не хватало терпения выдерживать серьезность Дитера, да еще выжидать строго ограниченные часы его работы Довольно быстро они исключили Дитера из своих планов. И вот тут-то София не упустила своего шанса. Наступили длительные летние каникулы, и не надо было ходить в школу. София убедила Поля одолжить Дитеру свой велосипед – «чтобы я смогла показать ему окрестности острова», объяснила она.
Лола, немного сомневавшаяся в мудрости этого предприятия, предложила, чтобы Катрин, младшая из детей Картре, тоже ездила с ними, но София подкупила сестру ее обожаемым лимонным шербетом и обещанием, что будет водить ее каждое утро на море (все равно Дитер в это время работал), а она, в свою очередь, после обеда должна испаряться (когда он был свободен). Катрин более или менее выполняла свою часть уговора, а София объяснила Лоле, что они с Дитером ни за что не смогут поездить по дорожкам Джерси в компании восьмилетней пышки.
Но даже разработав весь этот план, София не была уверена в своих способностях заинтересовать Дитера. С одной стороны она боялась, что недостаточно привлекательна, несмотря на длинные каштановые волосы, всегда волнистые из-за косичек, которые по настоянию матери она заплетала, собираясь в школу. Кроме того, у нее были необыкновенные глаза – ярко-фиолетового оттенка, которые неизменно обсуждались всеми посетителями гостиницы. Но так же, как и Катрин, она была склонна к полноте (а все потому, думала она, что они так часто поедали всякие вкусности, оставшиеся на кухне гостиницы!), и округлость лица поглощала ее изящные черты – маленький прямой нос и прелестный рот. К тому же в присутствии Дитера она очень стеснялась, и пока они раскатывали на велосипедах, ей в голову не приходило ни одной умной или забавной фразы.
