Маргарет Пембертон - Богиня

– Ракоши? Интересно…

– Хотели бы вы прочитать пьесы, откуда взяты эпиграфы? – спросил Видал, когда они уселись в машину и выкрашенное в коричневый цвет здание ресторана осталось позади.

Глаза Валентины просияли.

– О, да!

– Я завезу их вам. И другие книги. Вы читали Диккенса? Джейн Остин? Толстого?

Валентина покачала головой, и в ее темных волосах заплясали отблески солнечных лучей.

– Вам необходимо прочитать все это. Маргарита была страстной женщиной, идеальной возлюбленной и великим воином. Вы должны знать обо всех выдающихся любовниках в истории литературы: Абеляре и Элоизе, Рочестере и Джейн Эйр, Эмме и мистере Найтли, Анне Карениной и графе Вронском. Попытайтесь понять Пруста. Флобера. Генри Джеймса.

Они остановились у отеля «Беверли-Хиллз».

– Мне очень хотелось бы. Спасибо за обед и за книги. – Она мучительно сопротивлялась почти непреодолимому желанию коснуться его. – До свидания, мистер Ракоши.

В глубине его темных глаз сверкнуло пламя.

– Вне съемочной площадки меня все зовут Видал.

Девушка невольно стиснула кулаки и повторила:

– Да, мистер Ракоши… Видал.

Водитель поспешно вышел и широко распахнул перед ней дверцу.

– До свидания, – снова пробормотала она и быстро вошла в отель.

Острое ощущение потери пронзило его. Солнце мгновенно померкло. Небо стало серым.

Видал витиевато выругался по-венгерски, не обращая внимания на водителя. Два года он никого близко к себе не подпускал. Ни мужчину, ни женщину. Жил без радости, все глубже погружаясь в море отчаяния, вкладывая всю душу в работу. Теперь же то, чего он всегда так страшился, становится реальностью. Он снова обретает способность чувствовать, смеяться, открыть сердце другому человеческому существу. Нет, не какому-то безымянному созданию. Ей. Валентине. А меньше чем через месяц Кариана вернется домой.

Глава 8

Последующие две недели Ракоши работал по двадцать часов в сутки и наконец не выдержал. Мрачный как туча, он сел за руль «дузенберга» и с головокружительной скоростью помчался к отелю «Беверли-Хиллз».

Она была в номере, как Видал и ожидал. Он велел ей не покидать бунгало и изучать сценарий, пока она не будет знать его назубок, и Валентина не подумала ослушаться. Видал каждый день звонил портье. Леди, занимающая восьмое бунгало, хорошо ела, усердно трудилась, иногда играла в теннис и знакомилась с другими постояльцами.

Незнакомая доселе бешеная ревность охватила Видала при этом сообщении, голос мгновенно стал резким. Какие постояльцы? Что за странные знакомства?

Портье, хорошо изучивший нравы подозрительных любовников, заверил непредсказуемого режиссера, что знакомыми мисс Валентины были всего-навсего жильцы, которых она встречала на корте, обмениваясь вежливыми приветствиями.

– С кем, – взорвался Видал, – она играет в теннис?

– С тренером отеля, – спокойно пояснил портье.

– А бассейн? – с вновь родившимися сомнениями допрашивал Видал.

Его заверили, что Валентина ни разу не присоединилась к компании беспечных отдыхающих у бассейна, хотя она любила плавать поздно ночью, если в бассейне никого не было.

Ревность по-прежнему снедала Видала. Даже в разгар работы он то и дело ловил себя на том, что думает о ней. Гадает, что она делает сейчас. Улыбается ли своей обворожительно-чувственной улыбкой, и если да, то кому?

Он открыл дверь запасным ключом, которым предусмотрительно снабдил его служащий отеля. Валентина не сразу услышала шаги. Она легко запоминала целые фразы из сценария и почти все успела выучить, хотя технические пометки пока еще оставались для нее тайной. В утешение она часто обращалась к шекспировским строкам, предваряющим сценарий Видала. Старые английские слова больше не были для нее загадкой. Ей нравилось их таинственно-поэтическое звучание.

Валентина читала вслух длинную сцену между Маргаритой и графом Суффолком. В ответ на дерзкий, надменный вопрос графа о ее происхождении принцесса подняла голову и гордо воскликнула:

– Имя мое – Маргарита. И я дочь короля. Короля Неаполя, незнакомец, кто бы ты ни был.

– Я граф, – раздался бархатный баритон Видала. – И называюсь Суффолк. Прошу, не прими мои слова за оскорбление, о чудо природы. Ты предназначена судьбой лишь для меня…

У Валентины перехватило дыхание. Ей казалось, что в целом мире остались только они двое. В этом месте Маргарита с притворным презрением, хотя и заинтригованная, поспешно отворачивается от Суффолка. Валентина резко повернулась, и Видал заметил, как вздымается ее грудь под свободным халатом, как чувственно льнет к бедрам тонкая ткань.

– Я добивался бы ее в честной борьбе, но не смею заговорить, – продолжал он дрожащим от напряжения голосом. Слова предназначались не Маргарите, а ей, Валентине.

Взгляды снова встретились, и на сей раз их разделяло всего несколько дюймов.

– Скажи, граф Суффолк, – повторяла она, выталкивая слова из пересохшей гортани, – если тебя действительно так зовут, – какой выкуп должна я заплатить, прежде чем мне позволят пройти? – Голос ее сорвался: – Ведь я твоя пленница, не так ли?

Девушка ощущала запах его кожи. И если она протянет руки, то почувствует, как бьется его сердце. Глядя на девушку сверху вниз, он медленно развязал ленту, стягивающую ее волосы, и темное облако окутало ее плечи. Она девственница. Видал инстинктивно понял это в ту ночь, когда они гуляли по берегу, и был немало этим удивлен. Она жила с Келли, а тот, как известно, слыл сердцеедом и ловеласом. Он не пропускал ни одной юбки. Пока не встретил Валентину.

Где и когда это было? Внезапно ему с отчаянной силой захотелось узнать о ней все. Что придало ее улыбке столь интригующий оттенок неизменной печали? Почему под внешней хрупкостью и нежностью кроется закаленная сталь? Он хотел ее. Ни для роли королевы-воительницы. Ни для любой Другой роли. Для себя. Видал слишком хорошо понимал, почему Боб Келли прятал девушку в маленьком домике неподалеку от шоссе. Почему не соблазнил ее мимоходом. Почему она так много значила для него?

Он стоял на краю пропасти и осознавал это. Крохотные мгновения сливались, перетекали друг в друга, превращаясь в секунды и минуты, и тут он так внезапно отвернулся от нее, что девушка едва не упала.

– Вы уже успели прочесть отрывки из Шекспира, – едва выговорил он и, мрачно нахмурившись, подошел к книгам, которые принес с собой. – Вот пьеса, из которой взят эпиграф. – Видал швырнул тонкий томик в кожаном переплете на ближайший стол. – А это Джейн Остин.