Роза Сергазиева - Чужое письмо (СИ)

- Может быть, девочка попала в детдом или ее удочерили новые родители? Мы найдем ее координаты и сможем передать письмо! – с надеждой посмотрела Лиза на Илью.

- Если она жива - найдем.

И Илья протянул Лизе руку. Она положила на нее свою ладонь. И долго-долго не убирала. Их ладони были такими горячими. То ли от жара, полыхавшего внутри каждого, то ли от… камина, который сильно разгорелся.

Глава 15

СТАРАЯ дворничиха, закрыв, как полагается, зеркало на шифоньере простыней, собрала волю в кулак: свою девочку в последний путь она обязана проводить достойно. Достала из жестяной коробки из-под чая деньги, что копила на собственные похороны, купила бумажные цветы, договорилась в ЖЭКе, чтобы ей на правах бывшего сотрудника выделили машину довезти скорбный груз до кладбища. В своей комнате накрыла стол: напекла блины, сварила кутью, раздобыла водку, селедку, поджарила картошку. На поминки позвала соседей по коммуналке. Разместились все: муж и жена Хомкины (в эти суетные дни они приютили Ольгушкину дочку у себя, малышка играла с их сынишкой), бездетная семья Симоновых и певица Большого театра Луиза Воскресенская.

Баба Люба, повязав черный платок, курсировала между кухней и комнатой. Знала битая жизнью женщина: пока бегаешь, голова занята текущими проблемами, и не дает свободу сердцу, которое разрывается от горя. Вот сделает Люба все, что положено, потом и поплачет тихо о невинно загубленной молодой душе, которую не сумела уберечь. Предупреждала ведь, отговаривала: конфеты шоколадные, конечно, вкусные, только сладость горечью обернулась. Но разве молодежь стариков слушает?

- Жаль соседку, - Алексей Хомкин подцепил с тарелки кусок очищенной селедки. – Совсем ведь не жила.

- Да, - согласилась с ним жена Зина, посыпая картошку обильно черным перцем. – Сколько Оле было-то: 23?

- А малышку что теперь ждет? – закинул в рот кусок колбасы Виктор Симонов. – Не иначе, в детдом попадет?

- Вот горе-то, - Наталья Симонова пододвинула мужу вторую порцию холодца. – Знамо, кто оттуда выходит: проститутки и воровки.

- И не обязательно, - промокнула рот салфеткой Луиза Самсоновна. – У нас в театре есть портниха, бывшая детдомовка – руки золотые. Любой царский костюм из обыкновенной дерюжки сошьет.

- Портниха, говорите? - не хотела сдаваться Наталья. – А в оркестре, наверняка, ведь бывших сирот нет? Таким музыкальное образование недоступно. Им после детдома только одна дорога – в ПТУ, в портнихи да… в проститутки и воровки.

- Оставьте свои глупости, - сурово посмотрела на спорящих Зина. - Не дискутировать здесь собрались: помянем-ка лучше ту, что смерть нелегкую приняла в расцвете лет. – И женщина резким движением опрокинула в себя рюмку водки. – Пусть земля Ольгушке нашей будет пухом.

- Из-за любви, бедняжка пострадала, - повертела в руках свою опустевшую рюмку Луиза Самсоновна. – Любовь – для нас, дам, ох, бе-да-а!

- Беда для тех, кто себя не ценит, - отреагировала тут же Наталья. – А для тех, кто трезво смотрит на мир, любовь – это труд. Каждодневный, без выходных и праздников. Чтобы семью создать, да чтобы в доме все было: холодильник, телевизор, магнитофон. Чтобы не стыдно на улице показаться: летом в платье кримпленовом, зимой в шубе да в финских сапогах.

- О боги, мир заболел вещизмом! - театрально воскликнула певица. – Свести любовь к финским сапогам! А ведь любовь – это восторг и наслаждение, когда мужчина и женщина читают друг другу стихи.

- Ну, баб понесло, - Алексей заговорщически подмигнул Виктору. – Про любовь запели. Но мы-то мужики знаем, что на самом деле любовь – это одна постель и больше ничего…

Поминки традиционно превращались в обычное застолье.

Люба собирала соседей еще дважды: через 9 дней и через 40. А потом решила, что пришла пора действовать. Ольгушку не вернуть, сама Люба уже старая, нужно позаботиться о малышке. Ведь у той, в конце концов, есть отец!

Дворничиха запомнила двор, до которого как-то проследила Олю с коляской. Обратила внимание, из какого подъезда выскочил разозленный Павел. Ни номера квартиры, ни фамилии студента, она, конечно, не знала. Но была уверена, что на месте как-нибудь разберется.

Сталинская многоэтажка поражала громоздкими скульптурами на фасаде. Люба с трудом открыла тяжелую высокую дверь. И оказалась в огромном вестибюле, отделанном мрамором. И только пройдя его, она ступила на красную ковровую дорожку, которая вела к лифту. За столом недалеко от кабины сидела пожилая лифтерша. Поясница, не смотря на теплую погоду, обвязана теплым шерстяным платком.

- Радикулит замучил? – сердобольно поинтересовалась Люба. – Он такой: ему что лето, что зима, без разницы – знай, спину ломит, к земле клонит.

- А ты что ли тоже знакомство с ним водишь? – пригляделась к гостье лифтерша: вроде не встречала эту женщину раньше.

- В дворниках непрерывный трудовой стаж заработала, - присела на табуретку рядом Люба, - а плюс к нему радикулит. Ты чем поясницу мажешь-то?

- Сестра из деревни состав присылает, но он так пахнет, - стала шептать на ухо лифтерша, - что боюсь, когда на дежурстве, мазать. Дома уж натрусь, как смена кончится.

- А меня одна товарка научила мед с нафталином и сливочным маслом смешивать. Тоже запах еще тот, зато, - подмигнула Люба, - моль, меня старую, теперь стороной облетает.

- К нам в гости к кому? – приступила к выполнению своих прямых обязанностей лифтерша. – Хотя дворничихи сюда не захаживают. Не тот коленкор. Здесь живут в основном генералы, партийная номенклатура да их многочисленные домочадцы. Думаю и не домработница ты, возрастом не вышла для таких хлопот.

- Нет, я по другому делу, хочу совета у тебя просить.

- Помогу, чем смогу, - лифтерша сняла с электроплитки эмалированный чайник, бросила в граненый стакан щепотку заварки, залила ее кипятком. – Сказывай.

- Да рассказывать особо нечего, - пожала плечами Люба, прихлебывая обжигающий напиток. По дороге сюда она придумала нехитрую историю. - Жила у меня несколько лет квартирантка молодая, Ольгой звали. И вдруг исчезла, не заплатила за прошлый месяц. А знаю, что до меня она в вашем доме обиталась, у студента по имени Павел. Хочу парня расспросить. Вдруг знает, где девка. Пенсия у меня маленькая, деньги терять не хочется.

- Павел, говоришь? – охнула лифтерша. – Известный в моем подъезде охламон. Родители трудятся, по заграницам мотаются, а он - то в студентах числился, теперь в аспирантах. Лишь бы не работать. Женили его тут как-то, да девица не выдержала, сбежала. Развелись они. Зачем ей такой хомут на шею? Да, - вдруг хлопнула себя по лбу лифтерша, – а я ведь и твою помню. Молоденькая совсем, еще до женитьбы его здесь жила. Как разбежались они, стала приходить, да под окнами пялиться. Пашка выскакивал, орал, а она снова на другой день являлась. На пару лет исчезла, а потом опять вернулась под окнами куковать. - Ну, так в какой квартире, говоришь, Павел живет? – Люба отодвинула пустой стакан.