Филлис Уитни - Тайна «Силверхилла»
– Вы думаете, что такая игра действительно поможет? – спросил Уэйн. – У вас есть работа, которая вас занимает и доставляет вам удовольствие, – почему бы не предать прошлое забвению?
– Потому что оно не желает забыть обо мне, – рассудительно ответила тетя Фрици.
В ее словах неожиданно прозвучала глубокая мудрость. События прошлого не всегда оставляли вас в покое лишь потому, что вам хотелось бы о них забыть. Это-то понимал и Уэйн.
Он ласково взял ее за руку.
– Фрици, дорогая, иногда вы бываете сумасбродкой, а иной раз вы оказываетесь очень мудрой женщиной. Вы часто заставляете меня спрашивать себя: существует ли эта сумасбродка в действительности или это – ширма, за которую вы прячетесь, чтобы люди вам не докучали? Однако в данный момент я разговариваю не с действующим лицом какой-нибудь пьесы, я говорю с вами. Ради того, чтобы сохранить мир в семье и чтобы с дома не снесло крышу, отдайте лучше эту штуку из лунных камней и аметистов Джеральду. И шляпную булавку тоже. На самом-то деле вам нынче эти вещи ни к чему.
– Но ведь ожерелье – мое! – стала она убеждать Уэйна, вновь приходя в возбуждение. – Его подарил мне Ланни. Знаете, уж он-то обязательно бы пришел за мной, где бы они меня ни спрятали, за сколькими бы дверями ни замкнули. В конце концов он бы пришел за мной, если бы был жив. Малли. – она с молящим выражением в голосе обратилась ко мне, от всего сердца желая, чтобы я поверила и помогла ей. – Малли, позвольте мне сказать вам кое-что. Ланни Эрл был в те времена очень известным киноактером. Хотя он влюбился в меня и хотел оставаться в Нью-Йорке, пока на сцене шел спектакль, в котором я играла, ему пришлось уехать в Голливуд – он должен был сниматься в новой картине. Он оставил меня только потому, что его вынудили к этому обстоятельства. А потом произошел несчастный случай. Как-то ночью, в Калифорнии, его машина свалилась со скалы в океан – и все для меня кончилось. Все!
Уэйн еще крепче сжал ее руку.
– Не повторяйте этих слов, Фрици. Я через это прошел, и я знаю, что это бессмысленно. Ничего в жизни не кончается. Мы как-то поднимаемся снова на ноги и продолжаем свой путь – так же поступили и вы. Вам не удастся меня убедить, что сегодня вы отчаянно несчастны. Но вы станете несчастной, если позволите себе романтически погружаться во времена, которым нет возврата. А ведь именно это вы и проделали сегодня, нарядив Малли в ваши старые сценические одежды, потому что она похожа на вас.
Вы пытались воскресить что-то, что давным-давно миновало, – правда ведь?
Быть может, спонтанный реализм его рассуждений и проник бы в ее сознание, несмотря на всю ее взвинченность, но в этот самый момент мы услышали шаги на лестнице. Кто-то поднимался наверх, и это не были шаги одного человека.
Уэйн поднялся и подошел к двери. Хотя двигался он не спеша, по его мрачному виду я поняла, что на нас надвигается настоящая беда. Вот-вот должно было произойти какое-то столкновение, и меня охватило чувство, близкое к панике. Я еще не была готова! А впрочем, буду ли я когда-либо готова?
Не оставалось ничего иного, как ждать того, кто в любую минуту войдет в комнату Уэйна Мартина, – кто бы это ни был.
Глава V
Первой в дверях появилась Нина Горэм. Она остановилась и, явно шокированная, уставилась неподвижным взором на меня, сидящую на диване рядышком с Фрици. Несомненно, ее шокировали также мой костюм, шляпа и ожерелье из лунных камней, висевшее у меня на шее. Губы ее полуоткрылись, и она испуганно оглянулась назад, но не произнесла при этом ни слова. Тревога явно лишила ее дара речи.
Следом за ней показалась Кейт Салуэй, а затем – опирающаяся на ее руку высокая седовласая женщина в туалете из темно-красной ткани, облегавшей ее полную, но статную фигуру. Увидев меня сидящей бок о бок с тетей Фрици на кожаном диване Уэйна, она оттолкнула от себя поддерживающую руку Кейт и пересекла комнату твердой грациозной походкой. Вся она – от верхушки ее взбитых седых волос до черных атласных туфелек с пряжками на ногах – была исполнена королевской величавости. Я никогда не видела такого самообладания и такой величественной осанки, какие продемонстрировала моя бабушка Джулия. А ведь ей было семьдесят девять лет!
Кейт отпустила ее и остановилась в дверях рядом с тетей Ниной, всем своим видом выражая тревогу и неуверенность. Уэйн прошел к своему бюро, показывая, что ни во что не вмешивается и не собирается участвовать в решении чисто семейных проблем.
Тетя Фрици, увидев свою мать, приближающуюся к нам, тихо вскрикнула и вскочила. Я ничего не могла поделать, когда она потянула меня за собой – так мы и стояли с ней рядышком как нашалившие дети, ждущие наказания. Мне было крайне неприятно встретиться с бабушкой Джулией при таких обстоятельствах, когда я была в явно невыигрышном положении, но я почувствовала, что моей волей на мгновение овладели глаза этой женщины, заглянувшие в мои глаза и тотчас же устремившиеся куда-то в сторону, как если бы то, что она увидела, вызвало у нее отвращение. Если ее осанка и гордо вздернутый подбородок не выдавали ее возраста, то лицо не в состоянии было его скрыть. Гладкая светлая кожа, изображенная на портрете, что висел внизу, сморщилась; от глаз и рта расходились лучики морщин, даже ее шею, когда-то такую прекрасную и гладкую, бороздили морщины.
И среди всего этого разрушения, как бы наперекор ему, на нас смотрели ее поразительные фиолетово-голубые – аметистовые! – глаза. Они сверкали немеркнущим огнем, который все еще горел в душе Джулии Горэм и который могла погасить только смерть.
Если мой костюм ее удивил и если она обратила внимание на мое сходство с ее дочерью Фрици, когда та была молодой, она решительно ничем своих чувств не выдала. Ее беглый взгляд как бы «списал» меня со счета как нечто не имеющее значения, и я почувствовала, как стремительно падаю и в своих собственных глазах. Такое «самоумаление» было мне крайне неприятно. Ее внимание было целиком сосредоточено на тете Фрици, которая под ее взглядом съежилась, превратившись в иссохшего ребенка.
– Погляди на себя! – произнесла бабушка Джулия, недовольно махнув в сторону дочери рукой.
– Ты вся грязная от паутины и пыли. И лицо у тебя перемазанное. Опять на чердак ходила, да?
Тетя Фрици всплеснула руками, которые казались более костлявыми, чем руки ее матери, и сбивчиво, торопливо заговорила:
– Мне… мне надо было поискать белое платье. То самое, с голубыми розочками. Я знаю: оно должно быть там. Я знаю…
Джулия Горэм заставила ее замолчать, произнеся лишь одно слово:
– Тихо!
Фрици затихла и стыдливо поникла головой, как побитый ребенок. Я посмотрела на бабушку с внезапно вспыхнувшей ненавистью и обняла одной рукой опустившиеся плечи тети Арвиллы. Ее мать игнорировала мой жест.
