Август, воскресенье, вечер - Тори Ру
Я оглядываюсь, чтобы крикнуть ведьме спасибо, но берег уже отдалился на приличное расстояние, только цветущие кусты перешептываются в густых сумерках, и жирные капли со смачными шлепками падают в воду с поднятых весел.
Лодка мерно качается на волнах, от них веет покоем и холодом. Я откидываюсь на спину, прислоняюсь лопатками к жесткому, обитому фанерой дну и всматриваюсь в бездонную пропасть небес — необъятную, непознанную, непостижимую.
Мой мир перевернулся, и вот уже я, презрев законы физики, парю в вышине, и толща атмосферы, посеребренная луной и последними закатными сполохами, простирается подо мной на многие километры в глубину.
За давностью лет точные координаты поляны стерлись из памяти, в потемках я и подавно ее не найду. Пора возвращаться домой, но ничего, кроме неразрешенных проблем, меня там не ждет.
…Сломанная теплица, тяжело болеющая Брунгильда, надпись на заборе и шрамы Инги под манжетами, пострадавший, но не сломленный Волков, заблудившийся в своей злобе Илюха, разъяренный отец, потерянная мама…
Для Анны Игнатовны я так и осталась хорошей, но запутавшейся девочкой, которая нуждается в защите. Для Инги — лучшей подругой, предавшей и ставшей исчадием ада. Для парня, мнение которого мне важно как воздух, я — наглая, самоуверенная деревенщина, предводительница стаи шакалов, пустое место, и этого не изменить. Для Илюхи — неправильный маяк, сбивающий с пути. Для мамы — инструмент выкачивания денег из папаши. Для отца — неудавшийся проект, разочарование, вырванная страница.
А кто я на самом деле? Кто я?..
Луну и первые звезды стремительно поглощает черная туча с клубящимися желтыми краями, поверхность воды покрывается рябью, над головой мечутся потревоженные чайки. Внезапно вспышка молнии расчерчивает небо до самого горизонта, хвойный лес грозно шумит, и ему вторит басовитый раскат грома.
Новый, мощный порыв ветра проносится над бескрайними просторами, вода закипает и выплескивается из берегов. Я прогоняю сковывающую дрему, возвращаюсь на банку и налегаю на весла, но, несмотря на неплохую физическую подготовку, быстро проигрываю в борьбе со стихией — волны перехлестываются через борта, меня неотвратимо относит к дальней заводи, к непролазным кустам и гнилому болоту.
Шквал, еще и еще один раскачивают лодку, дергают за волосы и перекрывают кислород, очень скоро мышцы забиваются и отказывают, вокруг, насколько хватает зрения, перекатывается и что-то зловеще нашептывает черная маслянистая жижа.
Озверев, ветер выбивает из моей руки весло — оно плюхается и всплывает в трех метрах, вода тут же вырывает из уключины второе. Лодка кренится, болтается из стороны в сторону, скрипит и стонет. Намертво вцепляюсь в скользкий пластик, но уже точно знаю, что долго не продержусь.
Все так нелепо и тупо…
Статус, оценки, шмотки, влюбленности, планы — все вдруг становится мелким, ничтожным, игрушечным, никогда не существовавшим. Тоска — непроглядная, тяжкая, смертельная, — сдавливает грудь. Сейчас я умру, и по этим разрозненным кусочкам нельзя будет воссоздать память обо мне настоящей. Нельзя будет ничего изменить и исправить, или начать с чистого листа.
Меня так никто не узнал и не полюбил. Никто обо мне не вспомнит.
Сноп холодных брызг оплеухой прилетает в лицо, я задыхаюсь, крен опасно увеличивается, и промозглый ночной воздух сменяется ледяными объятиями большой воды. Перевернутая лодка, вращаясь в адской карусели, отплывает все дальше и дальше, а у меня нет сил вырваться из вязкого омута и глотнуть кислород. Бесконечная глубина под ногами похожа на космос — огромный, бескрайний, пугающий, вечный.
Волны смыкаются над головой, и точка одинокого прибрежного фонаря гаснет.
* * *
…В спину упирается что-то твердое, и непреодолимая сила выталкивает меня обратно к жизни. Я опять могу вдыхать и выдыхать, видеть низкое, желто-бурое небо с проблесками зарниц и светлое пятно слева, выхваченное боковым зрением из темноты. Человек. Его рука заведена за мои лопатки, надежно фиксирует предплечье и удерживает ослабевшее тело на поверхности. Он упорно гребет к берегу, невзирая на ураганный ветер и шторм. От пережитого шока, неравной борьбы и облегчения я отключаюсь и прихожу в себя лишь на пляжном песке — кто-то бьет меня по щекам, матерится и зовет по имени.
Распахиваю саднящие от воды глаза и целое мгновение не верю им.
Волков.
Он тяжело дышит, с волос стекают прозрачные потоки, и отсветы фонаря образуют вокруг его силуэта почти мистическое свечение.
— Жива? — Он смотрит в упор; я резко сажусь, киваю и захожусь мучительным кашлем. Волков выпрямляется, отходит на шаг, застегивает пуговицу на джинсах и натягивает оставленную тут же футболку. — Куда тебя понесло в это время, да еще и когда штормовое предупреждение объявили?
— Хотела отвлечься и проветрить мозги! — Я хриплю и снова закашливаюсь.
— Классные у тебя развлечения. Настоящий экстрим! — зло усмехается он, бросает мне свое худи и отворачивается. — Переодевайся, а то заболеешь. Я не смотрю.
Я выпутываюсь из мокрых парадных вещей и ныряю в теплую мягкую толстовку, пахнущую карамелью, мечтами и горькими сожалениями. Несмотря на отпускающий стресс, холод и ледяной озноб, пробегающий по коже, я не могу включиться в происходящее — может, я все же умерла и попала в потусторонний мир, иначе как объяснить, что Волков оказался здесь именно в этот час, доплыл до середины водохранилища и спас меня от верной смерти.
* * *
Дождь начинается внезапно и встает сплошной стеной, по асфальту текут шипящие ручьи и бурлящие реки, в них с хрустом пикируют сосновые ветки, сорванные бешеным ветром с крон.
Мы молча бежим по центральной улице, в лоферах хлюпает, одежда снова промокла до нитки. Пальцы Волкова тисками впиваются в мое запястье и неумолимо тянут вперед. Стресс окончательно отпустил, я кошусь на облепленную белой футболкой спину и не к месту отмечаю, насколько он все же хорош собой. А еще я в нехилом ужасе от того, что завтра утром в школе мне придется складно объяснить Волкову тупую ситуацию, невольным свидетелем и непосредственным участником которой он стал. Но в еще большее замешательство ввергает тот факт, что сейчас он преспокойно держит меня за руку.
Я комкаю мокрую юбку и блузку, мучительно всматриваюсь в мутную пелену ливня и, свернув на родной порядок, судорожно выдыхаю — отцовского джипа нет, в мамином окне горит приглушенный свет. Значит, маме удалось урезонить придурка, он отвалил, и мне не придется, дергаясь от каждого шороха, ночевать в неотапливаемой пристройке.
Поравнявшись с моим домом, Волков расцепляет наши руки и ищет в кармане джинсов ключи.
Мне
