Ночь, которую я не помню - Марина Бастрикова
Мишка тоже понял, что Рома совсем сник, и решил его отвлечь:
– А давай наперегонки?
Чтобы мой сын, да на обычное ребячество сам подписался? Невероятно. Хотя по его хитрым глазам вижу, что понял: Ромка явно не в состоянии куда-то бежать.
– Ну давай, давай! – заканючил Мишка. Это точно мой сын?
Стриптизер усмехнулся и как втопил до самой школы! А вот этот точно не ребенок? Да как быстро бегает, ого.
Когда я подошла, поняла, что мой сын отчитывает Ромку, а того уже дрожь пробивает. Значит, действительно заболел.
– Ты не мог, что ли, поддаться? – возмущался Мишка, явно обиженный, что проиграл.
– Заниматься бегом несколько лет, чтобы проиграть какому-то восьмилетке? Нет уж, – фыркнул Рома и закашлялся.
– Это не по-взрослому!
– А вот нечего ввязываться в неравный бой, – возмутился стриптизер.
– Это непедагогично. Нельзя так с детьми. Да тебе точно нужно к письхологу! – выкрикнул мой сын, уже находясь в крайней точке гнева. Я и таким его не видела.
– Малыш, надеюсь, ты имел в виду психолога.
Сын топнул ногой и забежал в школу. Зашла, чтобы помочь ему раздеться. Не то чтобы Мишка в этом нуждался, но меня пугала его эмоциональная реакция. Обычно он, как и я, редко показывал свои чувства.
– Не надо, мам, не позорь меня, – сказал уже спокойным голосом ребенок. И когда успел снова вернуться в нирвану? Как вообще понять детей? Я убрала руки от его куртки, позволяя ему переодеться самостоятельно.
– Все, я побежал, вон кобра уже идет, а у меня ее урок, – сказал Миша и нервно дернул плечом, отчего я поняла, что не настолько уж спокоен мой ребенок. Неужели он так всегда себя ведет, потому что перед его глазами не было образца открытости и веселья, такого, как Рома?
– Почему кобра? – спросил тот, о ком я только что подумала. Вздрогнула, так как не заметила, как он зашел со мной.
Усмехнулась и направила его по дуге к выходу, чтобы поздороваться с той самой коброй.
– Здравствуйте, Надежда Леонидовна.
– Здрас-с-сте, – величественно поздоровалась в ответ учительница.
Ромка громко хохотнул. Я схватила хохотальщика за локоть и вытащила из школы. И меня обеспокоило не то, что могли поставить учительницу в неловкое положение. Вряд ли она слышала наш разговор, а кличка у нее, по моим меркам, вполне заслуженная. Такой змеи еще поискать, я из-за нее даже начала избегать родительских собраний. А взволновало меня то, как Рома смеялся. Очень хрипло и с покашливаниями.
– Так, тебе срочно нужно полоскать горло.
– Черт с ним, ласкай, – сказал Рома, усмехнувшись, и протянул в мою сторону оголенную шею.
– Ты что, даже шарф надеть не сподобился? – возмутилась, проигнорировав его очередную шутку. – Мед на кухне на верхней полке справа. Молоко и имбирь в холодильнике. Смешивай и пей в любых пропорциях, главное, чтобы было теплым. Сода стоит рядом с медом, где соль – знаешь, так что ласкать свое горло будешь сам. И постельный режим.
– Тогда тебе не стоит уходить на работу, – похабно ухмыльнулся Рома, шмыгнув носом. И настолько это был нелепый контраст, что я шлепнула заигравшегося в ребенка-мужчину по лбу. – Валяться дома одному скучно, – перешел Рома к другой тактике, раз уж сексуальный подтекст не работает, когда ты слишком сопливый.
– Ничего, включишь какой-нибудь фильм. – Потом вспомнила, как он испугался в кинотеатре и дополнила: – Что-то про любовь.
– Не буду девчачье смотреть, – в очередной раз шмыгнул носом тот, кто окончательно вжился в роль ребенка.
– А ты поищи на немецком языке. Такая любовь понравится.
Хлопнула страдальца по плечу и поспешила на остановку. Перед зеброй остановилась и оглянулась. Рома все так же стоял и вот точно улыбался. Погрозила ему кулаком и пальцем указала направление к дому.
Я не одна стояла перед зеброй, так что словила пару недоуменных взглядов. Это только в России могут ждать на зебре, пока машина не остановится. А остановится – ждешь, пока водитель не помашет. Или патологоанатом не помашет кулаком.
Кстати, Витя как судмедэксперт, имевший дело с ДТП, счел бы эту политику перехода дороги крайне логичной.
Зайдя в ординаторскую и увидев коллегу, решила поделиться мыслью. Лучше посмеяться над наблюдением, чем пытаться избежать подкатов. Но к тому моменту, когда я дошла до кабинета, меня насторожило, как на меня оглядываются другие врачи. А вид нахмуренного Вити окончательно выбил землю из-под ног.
– Что случилось? – сразу перешла к делу, сверля глазами того, кто болтал и подмигивал чуть ли не в любой ситуации.
– Я даже не знаю, с чего начать, Люд, – сказал Виктор, бросив на меня обеспокоенный взгляд.
– Начни с главного, – сказала и присела на стул. Во избежание, так сказать. Что хорошего мне мог сообщить судмедэксперт и патологоанатом с таким выражением лица?
– Наташа, – выдавил из себя коллега. И я сразу все поняла. Задрожала. Виктор подскочил, засуетился, принес мне воду. Я попыталась сделать глоток, но вода плеснула на руку, и я отставила стакан, чтобы не облиться полностью. – Я знаю, что вы много общались и даже какое-то время тесно дружили. И…
– Эту тварь взяли? – сказала, имея в виду Наташиного мужа-инвалида.
– Она выбросилась из окна, – сказал Витя и отвел глаза.
– Да ладно? – Яд захлестнул меня, я подавилась и закашлялась. Но собралась с силами и прошептала: – Она же ко мне собиралась переехать. Улыбалась. И вот так резко изменила решение?
– Никто не поверит, что это сделал инвалид, Люда. Я сам бы в жизни не поверил, если бы… – Виктор махнул рукой, пытаясь вместо слов сказать что-то жестом.
И никто не поверит. Наташа не оставила ни одного заявления в полицию. Да и кто в силах представить, что может существовать настолько дикая тварь? Ведь один останется, без ухода за своей обосранной задницей. Жалеть будут суку.
Наташа. Это же я виновата. Ощутила, что не хватает воздуха, но дышала я, наоборот, слишком часто. Собралась с силами и проконтролировала дыхание, издав невольно на одном из выдохов стон. Потому что поняла – все произошло после того, как Наташа сообщила мужу о своем уходе. А предложила переехать я.
Виктор, так и не поняв, что делать с растерянной мной, вышел, оставив одну. Он, как никто, знал, что такое горе словами не лечится.
Я сжалась в комок на стуле, желая оказаться в теплых материнских объятиях. Нет, не у мамы. А у бабы Фаи. Но это потом, а сейчас нужно работать.
Встала, удерживаясь за столешницу. Сколько раз я сетовала, что люди даже не пытаются
