Скажи, что любишь - Маргарита Дюжева
Ладно. Будем разбираться по ходу.
— Я больше не стану тебя дергать насчет врачей, — делаю первый настоящий шаг навстречу, наступая на горло собственным принципам, — Можешь, оставаться здесь. С той клиникой, я сам все улажу.
Это не блажь, и не беспочвенная уступка. Хрен бы я ее тут оставил, если бы не понравилось. Но Ирина Михайловна оказалась не так плоха, как я думал, и уж точно не так проста, как могло показаться на первый взгляд. То, как она отстаивала интересы своей пациентки меня подкупило.
Немного удивления мне все-таки перепадает:
— Вот это поворот.
— Но я буду в курсе всего, что с тобой происходит.
— Не сомневаюсь.
Не сомневается она…
Я тут перед ней чуть ли не на шпагат сажусь, могла бы и улыбнуться.
Да, меня раздражает, что теперь, когда я стараюсь наладить контакт, в ответ нет никаких эмоций. Только вежливая отстраненность.
В палату входит медсестричка и забирает опустевшую капельницу:
— Как вы себя чувствуете?
— Спасибо, уже лучше. Только глаза слипаются, — вот тут Света улыбается, причем искренне и от души. Но стоит только посмотреть на меня, как улыбка меркнет. Губы поджимаются в тонкую линию, и вздох звучит так явно, и так выразительно, что нет смысла его игнорировать.
— Ничего. Поспите и все пройдет, — медсестра заботливо поправляет подушку, укрывает одеялом большой живот.
Всему свое время. Похоже, на сегодня я свой лимит выбрал, поэтому поднимаюсь на ноги:
— Я пойду. Отдыхай. Если что-то потребуется – звони.
— У меня все есть.
— Света!
— Хорошо, позвоню, — покладисто кивает, и не дожидаясь, когда я свалю, укладывается на бок. Слишком наигранно зевает и закрывает глаза.
Из палаты я выхожу в крайней неудовлетворенном состоянии, прекрасно зная, что не позвонит, даже если с голоду подыхать будет.
И вот что теперь со всей этой хренью делать?
Давить нельзя, запрещать или приказывать нельзя, заставлять нельзя. Ничего из прежних инструментов с ней использовать нельзя. А я по-другому не умею! Меня не учили. И не предупреждали, что однажды все перевернется с ног на голову и придется наощупь искать тропу там, где раньше сам устроил хаос.
Глава 10
После того, как Кирилл ушел, я пытаюсь уснуть, но ни черта не получается. Несмотря на жуткую слабость, в голове звенит и крутит, и скачут мысли о том, как быть дальше.
Не понравился мне последний взгляд Смолина. Неправильный он какой-то – слишком задумчивый, будто бывший муж пытался решить проблему мирового масштаба, и чего в нем точно не было, так это намека на желание отступить.
— Упертый у тебя папаня, — вздыхаю, когда чья-то маленькая пятка впечатывается в подреберье, — не сопрешь.
Интересно, что он имел в виду, когда говорил, что хочет сделать по-человечески? Собрался включить заботливого супруга? У него где-то есть такой тумблер? Я если честно не сильна в Смолинской комплектации, меня как изначально выставили за ледяную стену, так и не подпускали близко, ни к делам, ни к личному.
Все, что я мне было доступно во времена нашего брака – это исподтишка наблюдать за тем, каким он может быть с другими. С друзьями веселый, с партнерами предельно собранный и ответственный, с семьей заботливый. Со своими девками – лениво-отстраненный потребитель.
Мне же и этого не доставалось. На их прелести он хотя бы временно велся, отключая снежного принца, а я всегда была посторонней. Да, периодически спали вместе, каюсь. И это только моя вина. Кирилл бы запросто обошелся без раздачи супружеских долгов, но мне так хотелось хоть как-то…хоть немного… Почувствовать себя желанной. Почувствовать его рядом с собой.
И каждый раз моя гордость рыдала где-то в темных закоулках души, а другая я, наивная, верящая, что в любой сказке должен быть счастливый конец, тянулась к ледяному пламени, чтобы сгореть дотла. А потом, оставшись наедине с собой неизменно рыдала, ненавидя себя за слабость, давилась горьким привкусом подделки, и часами стояла в душе, пытаясь смыть с себя чужие прикосновения и забыть. Но проходило совсем немного времени и я, снедаемая ревностью и неубиваемой любовью, снова ползла на брюхе, готовая выпрашивать хотя бы крохи его внимания.
— Идиотка, — стону и натягиваю одеяло на голову. Мне стыдно за саму себя, за то, что не могла быть сильной, когда того требовали обстоятельства. За то, что раньше не посмела вырваться из клетки, в которую так радостно и добровольно заскочила.
Хотя плюс все-таки есть. Маленький, но с очень острыми пяточками. И я очень жду встречи с ним. Глажу живот, успокаиваюсь и разморенная препаратами все-таки засыпаю.
А вечером снова процедуры. Пока медсестричка колдует с капельницей, Ирина Михайловна строго отчитывает меня за безалаберность:
— Светлана, что я вам говорила? Покой и умиротворение. Покой и умиротворение! — повторяет с нажимом, — Вы мне обещали, что все дурные мысли будете от себя гнать, от неприятностей абстрагироваться, а в итоге приехали не то, что с тонусом, а с преждевременной родовой.
— Так вышло, — вздыхаю, — последние несколько дней выдались сложными, и я не справилась.
— Из-за этого мужчины? Вашего бывшего мужа?
Киваю, невольно замечая, как медсестра заливается краской, когда речь заходится о Смолине. Понравился…
В этом весь он. Пришел, увидел, победил и даже не заметил. Я уверена, он и внимания не обратил на скромную работницу клиники, а она бедняга стоит, краснеет, губы от волнения кусает. Кстати, губы маленькие и неровные, так что шансов у нее нет, учитывая какие свистки Кирилл обычно выбирает.
Она перехватывает мой взгляд и краснеет еще сильнее. От волнения у нее дрожат пальцы, и она случайно дергает трубку капельницы.
— Юля! — тут же реагирует врач.
— Простите, — медсестра виновато втягивает голову в плечи и выглядит совсем несчастной.
Я только усмехаюсь:
— Ничего страшного.
Провожаю взглядом ее ссутуленную фигурку и невольно думаю о том, что в свое время выглядела так же жалко, пытаясь понравиться Кириллу.
— Я надеюсь, он осознает всю серьезность вашего положения? — Ирина Михайловна возвращается к нашему разговору, — И что вам нужна поддержка, а не проблемы с нервами?
— Вроде, да.
— Учтите, что если такое повторится еще раз, я запру вас в клинике вплоть
