Анна Берсенева - Флиртаника всерьез
Еще через неделю он позвонил в «Комсомольскую жизнь» и попросил к телефону Галину Иванову; оказалось, что она работает не в спортивном, а в информационном отделе. Конечно, она вполне могла быть где-нибудь на журналистском задании, даже в командировке, но ему очень не хотелось, чтобы это было так. Это было бы слишком грустно, а он не любил грустить.
Она оказалась на месте.
– Галинка, – сказал Колька. И вдруг понял: только от того, что он произнес ее заводное имя, ему стало так весело, как прежде бывало лишь после большой удачи на трудных соревнованиях. – Галинка, – с удовольствием повторил он, – может, музыку послушаем?
– Иванцов, – ни секунды не задумавшись, кто ей звонит, ответила она, – я сегодня про голландского фермера должна написать. Который за каким-то лядом в Подмосковье хозяйствовать перебрался. Так что мне не до твоей музыки, добраться бы в его глухомань.
– Так я тебя отвезу! – предложил он.
У отца была старая, но вполне еще ходкая «копейка», и Колька время от времени брал ее для своих нужд. Нужды эти обычно бывали связаны с девчонками, вот как сейчас.
– Я и сама доеду, – засмеялась Галинка. – Ну что, Иванцов, нечем больше меня заманивать?
– Нечем, – засмеялся в ответ Колька. – Ну так давай просто так встретимся.
– Ну так давай, – неожиданно согласилась она. – Ты не знаешь, шиповниковое мороженое бывает в природе?
– Шиповниковое? – опешил Колька. Он не любил сладкое и понятия не имел, какое бывает мороженое. – Найдем, – уверенно пообещал он. – Хоть шиповниковое, хоть… одуванчиковое.
Одуванчики золотились в траве вокруг стадиона, на котором он каждый день тренировался, и смотреть на них было так же весело, как в Галинкины глаза. А шиповниковое мороженое… Если бы для того, чтобы его добыть, понадобилось штурмом взять какой-нибудь мороженный завод, Колька сделал бы это не задумываясь.
Шиповникового мороженого он для Галинки так и не нашел; наверное, его все-таки не было в природе. Ее вообще интересовало то, чего не бывает в обыкновенной жизни, это Колька понял очень скоро. Шиповниковое мороженое, рисунки в пустыне Наска, зверек бинтуронг из семейства виверр, музыкальный инструмент терменвокс и еще многое, о чем Колька впервые услышал только от нее.
Но все это было не важно. Все это ее, конечно, интересовало, но как-то… не становилось предметом вожделения.
– Это все есть же где-то на свете, – сказала она однажды. – Значит, это можно увидеть. Я и увижу, когда очень захочу.
Это было через неделю после того, как они целый вечер разыскивали шиповниковое мороженое, а точнее, просто гуляли по городу и болтали – обо всем, ни о чем, главное, с такой легкостью, что Кольке казалось, он вот-вот оторвется от земли и взлетит. Колька по спорту знал, каких усилий стоит отрыв от земли, но когда он болтал с Галинкой и смотрел в ее глаза, то был уверен, что никаких усилий это не требует вовсе. Ни с одной девчонкой, которых у него к девятнадцати годам перебывало множество, он такого не чувствовал.
А в то утро, когда Галинка сказала, что когда-нибудь увидит все, что очень захочет увидеть на белом свете, они проснулись в его комнате от того, что солнце выискало щелочку в занавесках и защекотало им глаза яркими летними лучами. Сказала она это, правда, не сразу – проснувшись, они сразу принялись целоваться, прижимаясь друг к другу голыми, горячими после сна телами, потом повторилось то, что было вчера вечером – руки и ноги их сплелись замысловатым и очень крепким сплетением, из-за которого они стали так близки друг к другу, что даже не заметили, как слились совсем… И какое это было слияние, какое сплетение! Колька чувствовал, что все у нее внутри обнимает его и одновременно отталкивает, он отдавался ее внутреннему объятию и преодолевал отталкивание, он вскрикивал от того, что это происходит вот так, одновременно, и смеялся от того, что эта одновременность так необыкновенна… И даже то, что он оказался первым ее мужчиной, было хоть и приятно, но не так уж важно по сравнению с восторгом, который она давала ему каждым своим движением. И как она только знала, какие ее движения так хороши для него?
– А я ничего такого и не знаю! – засмеялась Галинка, когда он спросил ее об этом. – Делаю, как мне хорошо, и все. Значит, нам с тобой хорошо одно и то же.
Это Кольке понравилось. Он недавно расстался с женщиной, которая была на пять лет его старше, только потому, что во время секса она объясняла, что именно ей нравится, и предупреждала, когда будет готова испытать оргазм. Она была хорошей любовницей, но думать про ее оргазм и выполнять указания по его организации Кольке было неприятно.
А с Галинкой все было иначе. Она не обременяла его ничем, и при этом им обоим было хорошо.
Вот только встречи у них получались слишком редкие. Колькины родители еще не вышли на пенсию, поэтому ездили на дачу не так часто, как ему хотелось бы, а Галинка и вовсе жила в общежитии – она училась на журфаке МГУ, а в «Комжизни» была просто на летней практике.
И то, что при таких редких встречах она вскоре сообщила ему о беременности, привело Кольку в совершенную оторопь.
– Почему беременная? – глупо спросил он.
– Потому что ты, Иванцов, меня оплодотворил, – объяснила она. – У тебя в школе что было по биологии? Про яйцеклетку и сперматозоид проходил?
– Проходил, – мрачно сказал он. – Ну, и что теперь?
– Теперь будет происходить процесс вынашивания.
– Сдурела ты, что ли? – разозлился Колька. – Какого еще вынашивания?!
– Девятимесячного. То есть уже восьми.
Говоря эту чушь, она была совершенно спокойна. И глаза блестели как обычно, разве что с чуть большим любопытством. Ей явно было интересно то, что будет происходить в эти девять месяцев, и Колька видел по ее глазам: ей интересно то, что будет происходить с ней, вернее, в ней, а то, что будет при этом происходить с ним, ее совершенно не интересует.
– Дура! – заорал он. – Ты на что рассчитываешь?!
– На свое крепкое здоровье.
– А кормить его кто будет? Надеешься, я?
– Слушай, Иванцов, – наконец поморщилась Галинка, – если ты сейчас же не заткнешься, я уйду и больше не приду. А если заткнешься, – добавила она, – то мы с тобой немедленно полюбим друг друга еще раз, и даже, может быть, два раза подряд, если маловато покажется. И получим море удовольствия.
И такие блестящие чертики запрыгали при этом в ее глазах, что у Кольки губы пересохли, и одного раза ему, конечно, показалось маловато.
Вся следующая неделя была посвящена тому, чтобы обрисовать Галинке жуткую судьбу матери-одиночки. Колька уверял, что ни в коем случае на ней не женится, что он собирается посвятить свою жизнь спорту, а не прокорму младенца, что ей еще целых четыре года учиться, а она же так мечтала стать журналисткой, сама же ему говорила, а какая же журналистка с лялькой на руках, а… Галинка выслушивала все это с полной невозмутимостью, и Колька понимал, что причина ее невозмутимости проста: ничего этого она не боится. Не боится быть матерью-одиночкой, уверена, что сама прокормит ребенка, не собирается бросать учебу, обязательно станет журналисткой, как мечтала…
