Брось мне вызов - Лорен Лэндиш
– Пожалуй, мой способ гораздо лучше. Эль, я хочу узнать о тебе не просто поверхностные факты.
Она моргает и выглядит растерянной, словно никто никогда не пытался разглядеть Эль за ширмой ее дурацких выходок.
– Полагаю, тебе будет куда интереснее узнать меня настоящего, чем выяснить, что я предпочитаю боксерские трусы, черные, Calvin Klein.
Она чуть усмехается, и я знаю, что сейчас она представляет меня в одних трусах.
Но она уступает.
– Ты действительно паршивая овца? Ты не близок со своей семьей?
– Мы… разделены океаном, – отвечаю я с неискренней улыбкой. – Конечно, я звоню домой, когда есть время, и моя сестра по возможности приезжает ко мне. Думаю, она тебе понравилась бы. Лиззи – замечательный ребенок.
– Сколько ей лет?
– Четырнадцать. Знаю, у нас большая разница в возрасте. После меня родители решили, что двух мальчиков будет достаточно, ровно до одной рождественской вечеринки, где было слишком много шнапса, слишком весело, и дело в шляпе.
Эль кивает, посмеиваясь.
– Прости. Я буду смеяться над твоими фразочками, пока не привыкну. Моя речь кажется тебе глупой?
– Нет, что ты, – заверяю я ее. – В детстве мы смотрели очень много американских шоу по телевизору, и, конечно, большинство фильмов в прокате были голливудскими. Даже на Би-би-си. Так что приходилось довольствоваться случайными эпизодическими персонажами и «Театром шедевров».
Эль смеется, еще больше расслабляясь, и мы сближаемся до двух людей, которые узнают друг друга. Приносят закуски, и Эль позволяет мне накормить ее кусочком сашими из тунца моими палочками: ее розовые губы обхватывают кусочек сочной рыбы почти такого же цвета, и я чувствую сухость во рту.
Вряд ли я когда-либо мечтал стать рыбой, но сейчас мне бы хотелось, чтобы меня звали Чарли Тунец[8], филе из банки, потому что я чертовски ревную к кусочку, который она только что съела.
– М-м-м… Софи сильно разозлится на меня, если узнает, – говорит Эль, задумчиво пережевывая рыбу. – Это моя кошка, и она настоящая хозяйка моей квартиры. Она предъявляет права на все, когтем или клочком шерсти.
– Похоже на мистера Скрагглза, – говорю я ей, вспоминая старого кота моей семьи. – Ему уже двенадцать лет, и он считает себя истинным хозяином поместья. Горе тем, кто посмеет не дать мистеру Скрагглзу все, что он пожелает. На самом деле, единственная, кто может контролировать этого сиамского террориста, это Лиззи.
Эль наклоняет голову, улыбаясь.
– А ты и правда очень любишь свою младшую сестренку.
– Это так очевидно, да?
Эль кивает.
– Что насчет твоего брата?
Я слегка мрачнею.
– Какое слово ты использовала? Про Тома? – Я на секунду напрягаю мозги, вспоминая забавное ругательство. – Душный придурок. Точно. Мой брат – душный придурок. Мы не ладим.
Она смеется, но затихает после моего вопроса.
– А что насчет тебя?
– Только я и мой отец, – отвечает она на автомате, но я замечаю легкое оцепенение при его упоминании. Она необычайно предана ему, и я ценю это.
И в этом проблема. Эль рассказывает мне о том, как она выросла, как Дэниел сначала оплакивал разрушенный брак, а затем поставил себе двойную цель одновременно стать лучшим отцом в мире и влиятельным руководителем, и я разрываюсь на части.
На голову этому человеку обрушилось столько дерьма. И он всегда был выдающимся отцом, в то время как многие утопились бы в первой же бутылке водки или даже обвиняли бы своего ребенка.
Многие, но не Дэниел. Из-за этого мне тяжелее осознавать, что я использую Эль в своих интересах с целью вывести его из равновесия. Лучше бы он был отвратительным мерзавцем, чтобы я показал себя героем в этой битве. Но, возможно, мы оба герои со своей правдой? Или нынешняя ситуация с Эль, моей ассистенткой, с которой у меня свидание, делает меня злодеем?
Черт, от этой мысли становится больнее.
– Колтон? – зовет меня Эль, и я встряхиваю головой. – Ты выглядишь каким-то потерянным.
– Извини, эта штука очень острая, – лгу я. – Наверное, намазал слишком много васаби на суши.
Мы заканчиваем ужинать, и я все время хочу притянуть ее к себе и вкусить оставшийся аромат имбирного мороженого с ее губ. Только когда парковщик закрывает дверь машины, я кладу руку ей на бедро. Даже сквозь ткань ее платья и чулок я почему-то чувствую, что не должен этого делать.
– Могу я кое-что сказать?
– Конечно.
Слова больше похожи на вздохи, ее взгляд остановился на моих пальцах.
– Я разрываюсь на части, – признаюсь я. – Половина меня хочет взять тебя в объятия и хорошенечко потискать. Другая половина хочет повести себя по-джентльменски и отвезти тебя домой. И есть третья половина, которая чувствует себя куском дерьма из-за того, что я обманом заставил тебя пойти со мной на свидание.
Эль краснеет и наклоняется.
– Ты джентльмен. Я не совсем понимаю, что значит тискаться, но я не против. И ты явно не в ладах с математикой, что нефигово меня беспокоит, учитывая твою работу.
Я наклоняюсь к ней, обхватываю ладонью ее затылок. Медленно приближаюсь к ее лицу, предоставляя ей достаточно времени и места, чтобы остановить меня, но она тоже наклоняется. Я ловлю себя на мысли, что воздух между нами накаляется, а затем наши губы соприкасаются, выпуская электрические заряды.
Ее губы раздвигаются, когда я провожу языком по их линии, требуя входа, и она стонет, когда я углубляю поцелуй. Я исследую ее рот, рукой глажу ее бедро, мы оба настойчиво приближаемся друг к другу.
Я на грани того, чтобы посадить ее на колени и оттрахать прямо здесь, в моей машине…
БИП! Бип-бип-бип!
Напуганные, мы расцепляемся, и я осознаю, что мы по-прежнему сидим напротив «Ямаширо». Парковщик показывает палец, к сожалению, не средний, и просит сигналящего гостя позади нас подождать минуту. Я опускаю окно и даю ему еще чаевых.
– Извините. Немного увлекся.
– Не беспокойся, чувак. Я бы тоже ею увлекся, если бы мог.
Он усмехается, как будто мы друзья, но у него хватает ума не взглянуть на Эль, которая хихикает и поправляет помаду в зеркале.
Я выезжаю из «Ямаширо», не уверенный, куда ехать дальше.
«Домой. Увези ее домой и жестко трахни», – скандирует мой член.
Ко мне домой, к ней домой – какая разница, лишь бы была плоская поверхность.
«Не могу так долго ждать, просто притормози где-нибудь в темном месте».
Хотелось бы сказать, что разум одержал верх, но именно
