Пари на красавицу (СИ) - Муравская Ирина

Залитая лучами набережная пестрит жизнью. По асфальтированным дорогам прогуливаются мамочки с колясками. Проносятся на великах лихачи по специально выделенной полосе. Какая-то девочка с криво нахлобученной шапкой рисует мелом классики. Собачники гордо вышагивают с питомцами. Ну или наоборот. На лавочках расслабляются отдыхающие. Над ними курлыкают голуби, устроившие пернатое совещание на линиях электропередач.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ За последние недели от снега не осталось и следа. На деревьях уже вовсю набухают почки, а на газонах проклёвывается зелень. Весна ощущается буквально во всём. В лёгкой одежде, сменившей пуховики. В неспешности и расслабленности, с которой народ греется на солнышке. В играющей у касс с теплоходами музыкой. В ярких воздушных шариках, которые продаёт какой-то мужик. В качающихся на волнах катерах. Даже в аромате варенной кукурузы и кофе, которыми торгуют в передвижных ларьках на колёсиках.

Хоть и тепло, но я мёрзну. Мой прикид предназначен для августа, но точно не для начала мая. Глеб замечает, что я ёжусь и накидывает мне на плечи пиджак. Глеб. На меня. Пиджак. Сам. Без подсказки. Кажется, я плохо не него влияю.

Я УЖАСНО НА НЕГО ВЛИЯЮ.

Через пару минут мне протягивают стаканчик с ароматным кофе. Мне!? Мамочки, я разбудила зверя. Девочки, держите крепче свои колготки. Даже я уже готова из них выпрыгнуть.

Мы мало разговариваем, да это и не нужно. Так тоже комфортно. Меня, конечно, смущает то, что он снова взял меня под руку, но в традициях клинической идиотки, диагноз которой уже не лечится, даже не пытаюсь вырваться.

Сворачиваем и уходим от берега туда, где возвышается над верхушками елей колесо обозрения. Извилистая тропинка выводит нас к местному парку аттракционов: звонкому из-за разнообразия сигнальных мелодий и разноцветному благодаря переливающимся радужным огонькам и ярким оттенкам.

Я думала, что мы просто пройдём его насквозь, но Воронцов в который за сегодня раз умудряется меня поразить, потому что мы там зависаем. И катаемся на всём, на чём только можно. Американские горки, картинг, какая-то сумасшедшая лодка, прыгающая кабинка, даже карусели с лошадками. Те самые, какие любят показывать в фильмах.

На целый час превращаемся в детей. Хохочем, перебегая от одного аттракциона к другому. Дурачимся. Смеёмся так, что на нас оборачиваются. Как хрюни извазюкиваемся сахарной ватой, потому что есть её и остаться чистыми под силу разве что Тому Крузу. Ну или Джеймсу Бонду. Только секретным агентам с их взращенной ловкостью под силу покорить эту непослушную сладость.

К тому моменту как на задворках территории находятся старые никому ненужные скрипучие качели на цепях, окончательно темнеет. Тихонько качаемся на них, едим купленные хот-доги и рассматриваем смазанные пятна фонарных столбов, придающие аллее завораживающий мистический отблеск.

Вернее, я рассматриваю. Потому что в один прекрасный момент понимаю, что Воронцов смотрит на меня. Сколько — не знаю, но судя по тому, что я свою сосиску в булке уже давно съела, а он и не начал — долго. Пристально. Волнительно. Гипнотизирующе.

Ну вот, возвращается неловкость. Ну хорошо ж сидели, так душевно. Зачем всё портить?

— Не надо, — прошу я, не выдержав.

— Как?

— Так смотреть.

— Почему?

— Потому что я не железная! — отворачиваюсь и начинаю рьяно наглаживать мятые юбки. А нервишки-то шалят. Новопаситчика бы принять. Или пустырничка.

— Ну так это замечательно, — слышу его, но не вижу. — А то я уж было начал пугаться. Значит я ещё на один шаг ближе к успеху.

— Вот! Опять! Ты играешь нечестно. Правила не такие.

— А есть правила?

— У тебя есть. Весь универ их знает.

— Любопытно. Поделись.

Он прикалывается?

— Ты не ухаживаешь за девушками. И вокруг да около не ходишь, сразу давая понять, чего хочешь. Исключение сделано только для Леры, но у неё и случай особый.

— Может с тобой у меня тоже особый случай?

— Какой? Ещё скажи, на меня тоже успел поспорить.

Лязгает металлическая цепочка. Глеб опускается передо мной на корточки, так что теперь я, хочешь-не хочешь, снова оказываюсь во власти зелёных глаз. Его ладони накрывают мои стиснутые кулаки.

— Не спорил. Даже не думай об этом, — как никогда серьёзно качает головой он.

— Тогда вообще не вижу логики. Чего ты от меня хочешь?

— Я хочу тебя. И "тебя" означает — всю тебя. Полностью. Не только секс.

Предательски громко выдыхаю. Твою мать. Финита. Мозг пакует чемоданы и собирается в отпуск. Слышу, как тот собирается, приговаривая: "плавки взял, шлёпки взял, крем… Где крем для загара?" Он уезжает, а я остаюсь. Одна. Без поддержки.

Слова Воронцова эхом отзываются в опустевшей черепной коробке, пружиня и отскакивая резиновыми мячиками. Цепляюсь взглядом за пухлые, такие манящие губы напротив, да там и остаюсь. Как рыбка на крючок. Не могу перестать на них смотреть. Он это видит и начинает медленно приближаться…

— Я замёрзла, — в горле сухость и горечь. Слова даются с трудом, но знаю, что поступаю правильно. — И хочу домой.

Не сразу, но мне согласно кивают, после чего без лишних разговоров вызывают такси. Какой послушный. Машина подъезжает к главным воротам быстро. Меня усаживают на заднее сидение. Глеб занимает место спереди. Он едет со мной?

В салоне работает обогреватель. В тепле и монотонности умудряюсь убаюкаться. Не засыпаю, но еду с закрытыми глазами. Эту ночь я плохо спала из-за волнения, а тут ещё и такой насыщенный… такой странный день.

Чувствую через дрёму, как машина тормозит. Глеб благодарит водителя. С ужасной неохотой выныриваю из морфейного кокона и, сонно зевая, вылезаю наружу. После духоты шпарящей печки улица на раз-два отрезвляет ледяной пощечиной. Моментально пробирает до мурашек. Кутаюсь в пиджак, мечтая поскорее оказаться под одеялом, и… понимаю, что понятию не имею, где нахожусь. Этот район мне вообще незнаком.

Мы стоим у единственного подъезда высоченной новостройки со стеклянными балконами. Этажей тридцать, не меньше. Рядом такие же братья-близнецы. Всё новое, навороченное, окультуренное. Шлагбаум даже есть. Который как раз опускается за уезжающим такси.

— И куда ты меня завёз?

— Не в лес, — пищит домофон, принявший нужную кодовую комбинацию. — Тебя должно это успокоить, — Воронцов распахивает металлическую дверь, жестом приглашая войти.

Войти? Я чё, на контуженную похожа?

— Когда я сказала, что хочу домой — я имела в виду к себе домой.

— В следующий раз формулируй условия чётче.

— Знаешь, кто ты? — мне жутко холодно. Зуб на зуб не попадает, но это всё фигня, потому что я в бешенстве. Уж догадываюсь, куда он меня притащил.

— Давай ты расскажешь мне об этом на тёплой кухне, греясь чашкой чая?

Звучит заманчиво, но я не вчера родилась.

— Ты привёз меня к себе?

— Да.

Что и требовалось доказать.

— Я никуда не пойду.

— Не дури. Себя видела? Уже синеешь.

— Да пофиг. Лучше с соплями слягу, чем в твоей квартире окажусь.

— Не делай из меня монстра. Не сожру ж я тебя.

— Не сожрёшь. Подавишься. Но всё равно не пойду. Я предупреждала: в твой музей венерических болячек я ни ногой.

Злится. И без того острые скулы становятся прямо-таки опасными. То и гляди, порежешься.

— Заканчивай с тупыми шутками. Уже неактуально. Чтоб ты знала, я к себе не таскаю всех подряд. Это привилегия.

— Что так? Иначе бы влюблённые кошки зацеловали до герпеса лифт и исписали посланиями весь этаж? Устроили бы стену плача? Ночевали толпами на коврике в надежде на твой утренний пинок?

Воронцов изумлённо моргает.

— Ты меня ни с кем не перепутала? Я не рок-звезда.

— Это ты сейчас с облегчением или огорчением уточняешь? — резкий порыв ветра забирается за шиворот и меня всю передёргивает. Что не остается незамеченным.

— Хватит трындеть. Быстро заходи! Иначе завтра точно с температурой сляжешь!