Будьте моим мужем (СИ) - Иванова Ксюша

Выезжая со двора на проезжую часть, краем глаза успел заметить сворачивающую туда красную иномарку, очень похожую на ту, на которой ездил тот самый журналист, с которым Эмма недавно была в кафе. Но разглядеть в сумерках водителя я не смог, а на номера внимания в прошлый раз не обратил. Хотел было вернуться, но потом подумал, что это вполне может быть житель одного из домов, расположенных вокруг двора — в девятиэтажках на три подъезда живет немало народа! Да и вернуться я планировал уже минут через сорок. Но какое-то смутное предчувствие, какое-то слабое, но зудящее, мучительное ощущение приближения чего-то плохого, так и не оставляло в покое всю дорогу.

Не о том думал. Как мальчишка, рисовал в голове картинки будущей счастливой жизни рядом с запавшей в душу женщиной, в доме, где звучит детский смех, где я когда-нибудь стану нужным… А, наверное, думать нужно было о другом, о чем-то более приземленном. И уж тем более нельзя было забывать о том моем приступе… Ведь собирался же обратиться к специалисту. Но жизнь моя так стремительно менялась. И плохое отодвигалось, пряталось за границами хорошего, и казалось, что теперь-то все наладится, теперь-то ничего плохого случиться не может…

39. Эмма

Когда за Пашей закрылась дверь, я оделась, а потом быстро, словно за мной кто-то гнался, навела порядок в комнате Кирилла, стараясь не думать о предстоящем разговоре с Верой Васильевной. А в том, что разговор этот непременно состоится, я даже не сомневалась. Осудит? Да, даже если она, оставшись верной своим прежним высказываниям, одобрит и скажет так же, как говорила не раз, что мне нужен мужчина, что я еще молодая и так далее, все равно получилось очень некрасиво — она ведь буквально поймала нас на горяченьком! Мы с Андреем себе никогда не позволяли подобного! Да и вообще, я не могла вспомнить, чтобы с мужем мы когда-нибудь занимались любовью среди бела дня, в то время, когда в любой момент могут вернуться с улицы дети! А чтобы мой муж позволил себе закинуть меня на стол и втиснуться между бесстыже раскинутых ног! Я даже представить этого не могла! Он был хорошим любовником, всегда заботившимся о моем удовольствии, никогда не обижавшем меня ни в постели, ни… вообще, но, оказывается так бывает… Бывает — и звезды перед глазами, и фейерверки на потолке, и желание повторить еще раз… не раз!

С каким-то напряжением во всем теле, так, словно иду на расстрел, но иду по собственной воле, я решительно зашагала в зал, подошла к портрету мужа и осторожно сняла его со стены. Нет-нет, я ни в коем случае не собиралась выбрасывать его! Решила поставить пока в детской на шкафу — ведь Паше, наверное, неприятно будет находиться в этой комнате вместе с Андреем. Да и спать с другим мужчиной, зная, что вот тут, только руку к стене протяни, висит портрет Андрея, я не могла! Несла его перед собой, всматриваясь в родные глаза, как бы ища в них осуждение, обиду, непонимание. И не находя…

И куда только исчезли мои угрызения совести по поводу измены Андрею? Не было их сейчас. Наоборот, в мыслях была какая-то легкость, ожидание чего-то приятного и необычного.

А потом, в одно мгновение, будто почувствовав что-то, я вышла в прихожую, открыла дверь в подъезд и сразу услышала, как резко хлопнула входная дверь, впуская не вошедшего, а вбежавшего человека, и одновременно со звуком торопливых шагов по ступенькам, на секунду только, в дом ворвался громкий детский крик, тут же заглушенный притянутой доводчиком тяжелой дверью. Я не поняла сразу, кто именно это был. Да и на детской площадке вечерами всегда было очень много малышей. И вовсе не обязательно кричать должны были мои дети… Но сердце испуганно пропустило удар и, забыв об обуви, я понеслась навстречу тому, кто быстро несся наверх по ступенькам.

— Мама! Скорее! Там…

— Что? Кирилл… — рука почему-то потянулась к горлу, словно мне не хватало воздуха.

Он не мог отдышаться и явно был напуган. И я поняла сразу, что случилось что-то страшное.

— Там Андрею плохо.

Слова были сказаны. Я словно получила толчок в спину — побежала вниз по ступенькам, на ходу спрашивая спешащего следом сына:

— Скорую вызвали?

— Тетя Марьяна, которая Аленкина мама, звонила, когда я за тобой побежал.

К месту на детской площадке, где прямо на траве бился в судорогах мой мальчик, мне пришлось пробиваться через плотное кольцо напуганных детей, которых почему-то никто из взрослых не спешил уводить домой.

Вера Васильевна и Марьяна стояли на коленях возле Андрюши, и зачем-то держали его голову, повернув на бок. Маленькое тельце выгибалось, судорожно сжимались кулачки, лицо было красным, напряженным, с исказившимися губами, в уголках которых собралась пена. Я упала на колени рядом и, боясь навредить ему, стала осторожно щупать маленькое тельце — вдруг он упал, вдруг сломал себе что-то, вдруг он умирает! В тот момент я совсем не понимала, что об этом можно было спросить тех, кто был рядом! Где-то далеко, словно за закрытой дверью, я слышал испуганные возгласы, чье-то надрывное: "Где же эта скорая!" и детский горький плач. Обращаясь к Андрюше, словно он мог сейчас ее слышать, одно и то же монотонно повторяла Вера Васильевна: "Все будет хорошо. Все будет хорошо. Сейчас-сейчас приедет доктор. И все будет хорошо…"

— Эмма! У него, похоже, приступ эпилепсии! Я слышала, что нужно язык держать, чтобы не задохнулся, но челюсти не разжать, да и нечего засунуть между зубами, — в глазах Марьяны плескался страх, но она все также держала маленькое личико, подложив одну ладонь под голову, чтобы малыш не бился личиком о землю.

— О, Господи! Что же делать? — я растерялась и готова была разрыдаться, потому что на самом деле совершенно не знала, чем могу помочь. Сзади по моей спине шарила чья-то маленькая ладошка, словно успокаивая, словно поддерживая тем единственным, что было в ее силах — неосознанной детской лаской.

Вдалеке слышался тревожный звук сирены скорой, и кто-то из взрослых начал наконец растаскивать в стороны все еще толпящихся рядом с нами детей.

— Мам! Я скорую встречу! — прокричал Кирилл и побежал в сторону выхода со двора.

… Андрюша начал успокаиваться уже в машине, после двух уколов, сделанных фельдшером. Безвольно обмяк тряпочкой на моих руках, став в один момент бледным, как простыня. А я все время до самой больницы держала пальцы на тоненькой шейке, там, где бился пульс, и молилась только о том, чтобы мальчик выжил.

Он открыл глаза где-то через час. В палате мы находились вдвоем. Я держала ручку, с воткнутой в тонкую голубую венку иглой капельницы, и осторожно гладила темные прядки волос, думая почему-то совершенно о неуместном сейчас… о том, что Андрюше нужно сделать другую, более модную стрижку, о том, что нужно ему купить красивый крестик на цепочке… Доктор ушел, объяснив, что диагноз пока озвучить не берется, нужны исследования разные — МРТ, что-то еще, что можно будет сделать завтра утром, и, уверив, что состояние мальчика стабилизировалось и ухудшения не будет.

Андрюша открыл глаза и, увидев меня, заволновался, судорожно осматриваясь, будто бы ища что-то.

— Маленький мой, не волнуйся, все хорошо. Я с тобой. Мы скоро домой поедем.

Вторая ручонка, до этого спокойно лежащая вдоль тела на простыне, вдруг вцепилась в мою руку. Андрюша несколько раз открывал и закрывал рот, напрягаясь всем телом, и я, испугавшись, что вот-вот снова начнется приступ, поднялась со стула и шагнула к двери, чтобы позвать на помощь. Но меня остановил тихий шепот моего мальчика:

— Мама…

40. Павел

— Дядя Паша? — дверь мне открыл взъерошенный Кирилл, явно взволнованный или даже напуганный.

В квартире было тихо. Неужели Эмма укладывает детей спать? Только начало десятого! Кто летом спит в такое время?

— А где остальные? Ты один что ли? — я бросил спортивную сумку с вещами у входа и начал разуваться.

— Мама с Андреем в больнице. У него приступ случился. Скорая забрала. Бабушка с Полинкой пошли за тапками.

— Какими тапками? — едва успев разуться, я начал обуваться заново.