Наталья Светлова - Научиться дышать
— Я не могла набраться смелости тебе позвонить, — произнесла Ирина, теребя пальцы и еле удерживаясь от нервного ерзанья на стуле. — А ты сам не звонил.
— Неужели ты серьезно, Ира? — впервые за эти черные дни на его лице появились живописные эмоции. — Да, женщины – существа странные, но страстно нами, мужчинами, любимые. Вы капризные, прихотливые, своенравные, красивые, ласковые, фееричные. Вы разные, точно хамелеон. Постоянно сбрасываете шкуру, и на ее месте появляется новая. И я люблю женщин, Ира; на многое готов ради нее, той самой. Но с чего ты взяла, что я буду твоей половой тряпкой, о которую ты сможешь вытереть грязь со своих дорогих сапожек в дождливый день?
Верхняя губа Вересовой задрожала, Ирина усиленно боролась со слезами. Никто никогда не позволял себе так с ней разговаривать. Все всегда трепетали перед ней, боготворили ее, обожествляли. А он!..
— Я вижу все по твоему лицу: твои эмоции слишком элементарны, банальны, — пошел в разнос Волков, продолжая свой смертоносный для ее ломающейся души монолог. — Шок, удивление, неверие. Никто раньше такого себе не позволял, правда?
— Да, — выдохнула она и вся скукожилась под его чутким взглядом, который, точно скальпель, выворачивал внутренности ее души наизнанку.
— А ты не задумывалась, Ира, почему? Что в тебе такого, чтобы все люди подстраивались под тебя, стелились?
Вопросы Ивана выбивали из девушки дух. Он бил ее словами сильнее, чем если, к примеру, вместо них были кулаки. Ирина вконец растерялась и уже пожалела, что предприняла это рискованное путешествие к нему домой. Лучше бы, как и раньше, ждала его звонка, а не делала, как дура, первый шаг. Шаг к жестокому монстру, в которого превратился ее Волчара.
— Я им нравлюсь…
У Волкова снесло крышу бесповоротно, и он сорвался. Не дают ему убиться горем утраты, постоянно снуют в его квартиру и из нее! Он не звал никого из них, черт бы всех побрал! Не нужны ему тут высокомерные девочки, приехавшие за его извинениями, сделавшие ему царское одолжение!
— Нравишься, — проворчал он. — Им нравятся деньги твоего отца, его статус в обществе. Одним словом, то, что можно будет оттяпать у тебя при удачном стечении обстоятельств. Ну и конечно, ты не дурна собой. Почему бы не уложить тебя в постель? Тебе же этого явно достаточно.
Она бы дала ему пощечину! Обязательно оставила бы на его щеке красный след от своей ладони раньше, тогда, давно. А сейчас все, на что ее хватило — это тоненькие ручейки слез по щекам.
— Ты назвал меня сейчас шлюхой? — звенящим от напряжения голосом спросила Ирина.
— Нет. Шлюха — это женщина, продающая свое тело. Ты как считаешь, у тебя есть цена?
Молчание протянулось от обоих во все стороны пространства белыми нитями. Водка туманила Волкову мозг, подменяя его обычно спокойный, рассудительный нрав каким-то сорвавшимся с цепи животным. Он ненавидел ее за то, что она оказалась не той Ирой, в которую он чуть не влюбился! Этой девушке больше подходило имя Ирэн, и она не стоила того, чтобы сходить по ней с ума.
— Откуда ты узнала, что я живу тут? — сменил тему он, ощутив стойкий прилив омерзения от унижения Ирины.
— Отец сказал. Я звонила ему, он куда-то пропал, — она запнулась, стерла слезы и продолжила: — и мне даже не с кем было поговорить.
Из него так и рвались наружу слова о том, что она достойна своей семейки. Вересов действительно запропастился, даже на работе не появляется. Иван уведомил его в должном порядке о смене своего адреса, но сердце чуяло, что что-то здесь не так.
— О чем ты хотела поговорить со мной? Из меня сейчас плохой собеседник.
— Потому что я обидела тебя, да?
— Нет, потому что в тот момент, когда я упивался зрелищами в цирке уродов, умерла моя бабушка. И вместо того чтобы просидеть у ее кровати в этот последний день, я смотрел на то, как ты куришь травку, бухаешь и унижаешь Лилию.
Третий круг тишины, и у Волкова уже бил в голове набат. Ему бы очень хотелось, чтобы ее такие гладкие, приятные на ощупь ручки приласкали его, погладили по голове, а пухлые, конфетные губы произнесли слова утешения. Посидеть бы еще на диване под стук балбеса-дождя, вечно трезвонящего по крышам, наслаждаясь тишиной и ощущением родной души рядом. Но как поет «Ария»: «Жизнь разбивает все надежды и мечты».
В итоге жизнь оказывается ложью, сплошным разочарованием. Она является нагромождением иллюзий, на которые у тебя хватило фантазии.
Ирины слезы отрезвили его.
— Прости меня, больше не скажу ни слова. Прости, пожалуйста, — пошел на попятный Иван. — Мне надо выспаться, напиться хорошенько и выспаться, а потом уйти с головой в работу. Сейчас я разбит и не могу мыслить рационально. Эмоции взяли верх, прости.
— Мне очень понравилось общаться с тобой, гулять, заниматься… Я хочу вернуть это обратно, — тихо, на границе своего диапазона сказала она, боясь собственного голоса. — Я была очень неправа тогда, черт меня дернул ляпнуть про Лилию. Я… я ревновала к ней.
— Зачем меня ревновать? Я не твой мужчина, Ира.
— А я хочу, чтобы был моим, — эти слова совершенно потонули в пуловере, в который она почти зарылась, чтобы скрыться от вездесущего, осуждающего взгляда Волкова.
Иван вздохнул. Таких разговоров боится любой мужчина. Обижать ее он больше не хотел, но их миры настолько разные, что при столкновении у них есть лишь один выход — аннигилировать.
— Ира, я могу стать твоим только при единственном условии, непосильном для тебя.
— Что за условие?
— При условии, что ты сделаешь выбор. Я не буду жить с тобой и есть еду, купленную на твои деньги. Если я не могу позволить себе есть икру поварешками, то я не буду ее есть вообще. А значит, и ты тоже. Выбирая жизнь со мной, ты автоматически выбираешь эту квартиру и этот район. Ты выбираешь работу. Не каторжную, конечно, но сидеть у меня на шее и менять платья может и любая другая.
— Мне придется отказаться от всей жизни, если я захочу встречаться с тобой?
— В каком-то смысле. Не только же я один должен идти на компромиссы и сносить лишения. Пожертвуй и ты чем-то, если хочешь что-то изменить. Нельзя только получать, Ира. Отдавать тоже нужно. И это гораздо сложнее сделать.
— Но я не хочу выбирать между своей семьей и тобой… Я бы хотела, чтобы вы объединились.
— Я не прошу бросать семью. Перед тобой стоит другой выбор. Никаких платьев от кутюр, если твой мужчина, то есть я, не может себе позволить их приобрести. Или ты сама на них не заработала. Никаких дорогих машин, сумочек, вечеринок и травки. Полы придется мыть самой, протирать пыль, стирать и мыть посуду. Слуг, как у вас дома, у нас не будет. Мы слуги для себя, Ира, и никто нас, взрослых, дееспособных людей, обхаживать не должен.
