Игорь Матвеев - Помоги мне
Ей тоже было ничего не надо, но так уж получилось, что квартира принадлежала прежде ее родителям и была переписана на ее имя, а «девятку» ей подарил на окончание института отец, как раз вернувшийся из трехлетней командировки в Алжир.
Лишь когда за ним захлопнулась дверь и оглушительно, как выстрел, щелкнул замок, она уткнулась лицом в подушку и горько, безутешно заплакала.
3
Дымовая завеса заволокла весь двор, словно внезапно обрушившаяся снежная лавина. Из растрепанных «сугробов» дыма неясно проглядывал силуэт дома. Грохнул взрыв, послышался истошный крик: Николай вспомнил, что у одного из охранников был гранатомет.
Спецназовцы открыли бешеную пальбу, несколько пуль с глухим чмокающим звуком впились в пальму, возле которой застыл Николай. Зазвенело стекло, из темного проема одного из окон вырвалось пламя. В доме завизжала женщина, и вдруг этот визг оборвался на самой высокой, пронзительной ноте.
Мусса, похоже, оправился от неожиданности и что-то пытался напряженно сообразить.
— Туда! Быстро! — он ткнул стволом автомата в сторону двери в заборе, едва видневшейся из-за дыма. — И толка раскрой своя глотка! Пристрелу, сабака!
Зданович споткнулся, но сумел удержать равновесие и сделал шаг вперед, однако тут же получил сильный удар в спину.
— Я сказал быстро!
Николай побежал. Одним прыжком Мусса опередил его, рванул вбок тяжелый металлический засов и потянул за собой Здановича. В следующее мгновение тот оказался на деревенской улице, впервые с того момента, как их привезли сюда.
Да, это была деревня — с маленькими косыми домишками, сложенными, по-видимому, из самана[1], криворогими буйволами, пылящими вдоль заборов, с чумазыми смуглыми мальчишками, бегущими на звук выстрелов.
Мусса крепко ухватил Здановича за локоть и потащил его вперед. Отвыкший от физической нагрузки и ослабленный никудышным питанием, Николай почти сразу стал задыхаться. Минуту или две в нем еще теплилась надежда, что за его спиной раздадутся крики обнаруживших их спецназовцев, и опасался лишь того, что солдаты начнут беспорядочно стрелять им вслед. Но, похоже, их никто не заметил.
Мусса обернулся на ходу и, убедившись, что их никто не преследует, немного успокоился и перешел на быстрый шаг.
Кое-где из-за невысоких покосившихся заборов беглецов провожали взглядами деревенские жители. В их глазах, похоже, не было страха — только мрачная настороженность, как у собаки, привыкшей получать побои, но готовой при любой возможности цапнуть обидчика.
Перехватив взгляд пленника, пак сказал:
— Здэс другая власт, русский. Это не Исламабад, генерал Мушарраф[2] здэс никто.
«Похоже, это действительно Вазиристан», — подумал Николай. Здешние обитатели привыкли к постоянным военным операциям, привыкли к тому, что пакистанская армия приходит сюда, проводит очередную акцию, докладывает наверх о стольких-то уничтоженных моджахедах и террористах, просочившихся из Афганистана, — и уходит вновь. А здесь все остается по-прежнему.
Значит, ожидать, что кто-то из них сообщит властям о пленнике, которого Мусса сумел умыкнуть из-под носа спецназовцев, бесполезно.
4
Высокий и нескладный, весь какой-то неухоженный и взъерошенный, он разговаривал у выхода с Кошелевым, главным редактором издательства «Арт-плюс».
За минуту до этого она столкнулась с ним, проходя по коридору.
«Очередной поэт», — подумала Алла и поймала себя на мысли, что этот тип напоминает ей циркуль. Если бывают небритые циркули.
Сообщение в газете о том, что издательство «Арт-плюс» планирует выпустить еще один сборник местных авторов, опять вызвало шквал писем и заказных бандеролей с произведениями непризнанных гениев. Многие пытались встретиться с редактором лично, однако тот благоразумно возложил задачу приема авторов на своего зама. Но, очевидно, в этот раз Кошелеву не повезло.
— Ну, ладно, ладно, оставьте, — досадливо проговорил он, выразительно взглянув на часы, и незнакомец, неловко сунув ему папку с торчащими оттуда листами бумаги, испарился, словно его и не было.
Редактор, очевидно, собравшийся куда-то уходить, вертел папку в руках и с тоской поглядывал на дверь своего кабинета. Ясное дело, возвращаться — плохая примета. В издательстве о суеверии Петра Александровича Кошелева ходили легенды. Рассказывали, что однажды перед его машиной пробежала черная кошка, он развернулся, объехал вкруговую целый квартал и, застряв в пробке на добрый час, подъехал к издательству с противоположной стороны.
Она повернулась, чтобы идти к себе.
— Аллочка, подождите!
— Да, Петр Александрович?
— Возьмите, — он подошел и протянул ей папку. — Отдадите заму, когда он появится.
— Хорошо, Петр Александрович.
В своем кабинете она села за компьютер, открыла нужный файл и уже собралась работать, как вдруг, сама не зная почему, потянулась к папке взъерошенного гения.
Открыла ее, вытащила первый попавшийся лист с машинописным текстом.
В зоопарке живет пожилой бегемот,Много лет, много летон здесь спит, ест и пьет…
«Кошмар! — подумала она. — Детский поэт, что ли?» Но другое стихотворение, тоже выбранное наугад, заставило ее закусить губу.
Одинокая ночь, одинокий рассвет,Оборвавшийся сон, непонятный, как бред…Череда одиноких и скучных недель,Равнодушные лица спешащих людей…
Черт, это он о себе? Или обо мне? С той поры, как Николай ушел к стройной блондинке, все ее ночи и рассветы стали одинокими, а потом пришли эти сны. Странные и непонятные, они обрывались под утро, и в них фигурировал какой-то мужчина, вовсе не похожий на ее аккуратного и пахнущего туалетной водой Николая, — наоборот, он был с длинными неопрятными волосами, как поэт-символист начала прошлого века, и небритый, и какой-то неправильный, бесцеремонно рассматривающий ее ноги и грудь и как будто прикидывающий, как будет раздевать ее и как будет заниматься с ней любовью. Но странное дело: во сне она не злилась на него за эту грубость и неприкрытую чувственность, ей было даже приятно, что он не пудрил ей мозги фальшивыми любезностями и комплиментами, а давал ей ясно понять, что он хочет от нее, и она чувствовала себя женщиной куда больше, чем прежде. Но он — они с ним — так и не доходил до этого, потому что сон всегда обрывался.
А потом повторялся опять.
Теперь же ей показалось, что оставивший папку графоман очень напоминает того типа из ее снов. Получалось прямо как в «Кошмаре на улице Вязов»[3], только Фредди Крюгер, проникая в сновидения, хотел убить, а этот — любить.
