Француаза Бурден - Незнакомка из Пейроля
– Слава богу! Твоя сестра возвращается завтра или в воскресенье утром. Волноваться нет причин, Самюэль позаботится о ней.
Анри видел, с какой нежностью Самюэль обращался с ней там, на кладбище. Он обнимал Паскаль за плечи, был очень внимателен и в конце осторожно увел ее оттуда.
– Ты думаешь, он все еще любит ее?
– В любом случае не он был инициатором развода.
– Боже мой! – прошептал Анри, чувствуя, как облако скорби вновь окутывает его, и понимая при этом, что должен сделать усилие и вырваться из него. Он посмотрел на сына. Адриану сорок, и он все еще холостяк, но его жизнь полна разнообразных любовных романов, и он не собирается, судя по всему, ставить в этом деле точку. Блондин с голубыми глазами, он не походил ни на кого, и менее всего на свою мать, черты лица которой Анри почти забыл. Камилла растила Адриана с двух лет, и они обожали друг друга. Он был прекрасным, счастливым и цветущим ребенком.
– Пройдет время, и ты будешь думать об этом все меньше и меньше, папа, – произнес Адриан с печальной улыбкой.
Да, это вполне соответствовало истине, как ни трудно было ему это признать. Анри не был безутешен в своем горе, но приближающаяся старость и потеря Камиллы на время лишили его сил и оптимизма. Может, теперь его будут мучить угрызения совести? Нет, он поступал так, как было нужно, он думал о благе всей семьи, включая и Камиллу… И он не хотел вспоминать об этом, тем более сегодня.
– Ты уже придумал, как проведешь выходные? – заботливо спросил Адриан.
– Я хочу привести в порядок дела твоей матери…
– Подожди, пока вернется Паскаль.
– Нет, я не хочу обременять ее этим. Завтра же и начну, чем раньше – тем лучше.
– Тогда я помогу тебе.
Анри поблагодарил сына кивком головы. Они всегда прекрасно ладили друг с другом, включая и работу в клинике, но он не хотел посвящать Адриана в некоторые дела.
– Будет лучше, если мы продадим владения в Пейроле, – внезапно сказал он. – Сейчас там никто не живет. Я узнал через агентство, что дом в хорошем состоянии, хочу попросить их сделать оценку.
– Никто из нас за все эти годы ни разу не был в тех местах, – произнес Адриан. – Слишком уж далеко.
На самом деле в Альби было очень легко попасть самолетом или скоростным поездом до Тулузы, а затем взяв напрокат автомобиль. Тем не менее Анри решительно порвал с прошлым и, как ему казалось, расстался с Пейролем, где родился он сам, где родились его дети, где прошла жизнь трех поколений Фонтанелей. Покидая этот дом двадцать лет назад, он уже тогда знал, что не захочет вернуться сюда.
Он сдавал Пейроль разным посторонним людям, и деньги, поступавшие от них, полностью уходили на ежегодный ремонт дома. В конце концов он вообще утратил к этой семейной собственности всяческий интерес. Жить в Париже ему казалось намного интереснее и выгоднее, чем в провинции.
Официант поставил перед ними поднос с морепродуктами, которые заказал Адриан.
– Если я выйду на пенсию, Адриан, сможешь ли ты заменить меня?
Сын поднял голову и взглянул ему прямо в глаза.
– Ты говоришь это несерьезно, папа. Просто тебе сейчас тяжело.
Анри позволил себе улыбнуться, обрадованный проницательностью Адриана.
– Да, наверное… – признал он. – Но когда-то тебе все же придется сделать это.
– Пусть это случится не так скоро.
Может быть, он говорил это из любви к нему, может, не хотел принимать на себя ответственность, а может, потому, что дорожил свободой. Неужто в сорок лет он все еще находил в этом радость? Недавно с компанией приятелей он устраивал пикник в лесу, так они танцевали и веселились там до зари, как подростки. Его часто видели в обществе хорошеньких женщин, но в клинике Адриан вел себя очень сдержанно, и Анри не был знаком ни с его друзьями, ни с любовницами.
– Адриан, – вдруг спросил он, – ты никогда не думал о том, чтобы жениться?
Сын нахмурился и отвел взгляд.
– Знаешь, папа, женитьба это… Сам видишь, что стало с Паскаль; нет уж, спасибо!
Анри хотел было возразить, сказать, что в своей брачной жизни он иногда был невероятно счастлив с Камиллой, но осекся и промолчал, чувствуя, что с упоминанием имени жены его снова заполонит тоска, которую он старательно отгонял от себя в течение последних дней, поэтому он только понимающе вздохнул.
Проснувшись, Паскаль с грустью поняла, почему находится здесь, в этой большой, стандартной и безликой комнате; через приоткрытое окно она слышала журчание Тарна, протекавшего в нескольких метрах от отеля.
Горничная поставила у изножья кровати поднос с завтраком, и Паскаль поднялась, придерживая одеяло на плечах. Прошлым вечером Самюэль пробыл с ней в баре до закрытия, а потом пожелал спокойной ночи и сошел по лестнице вниз. Она обернулась, чтобы улыбнуться ему на прощание; ей было грустно оттого, что она нескоро увидит его в следующий раз. Он тоже выглядел печальным, хотя у него была какая-то женщина, периодически звонившая ему на мобильный. Ее звали Марианна, и он почти ничего не говорил о ней.
Паскаль налила себе чашку кофе, отломила кусочек булки и намазала его джемом. Ни тревоги, ни огорчения никогда не влияли на ее аппетит, и в этом, без сомнения, была одна из причин ее неистощимой энергии. Даже во время трудных ночных дежурств в больнице у нее не пропадало желание поесть. Несмотря на это, ее фигура сохраняла силуэт долговязой девушки-подростка с узкими бедрами и плоским животом. В то время, когда ей страстно хотелось ребенка, Самюэль даже советовал ей сделать рентгенопельвиметрию,[1] поскольку был уверен, что ее узкий таз не позволит ей рожать естественным путем.
Они столько говорили об этом будущем ребенке! Паскаль не удавалось забеременеть, и она страдала, Самюэля же это не беспокоило. Он обожал свою жену, с ребенком или без, и считал, что им некуда торопиться. Разве им не достаточно того, что они живут вместе? Паскаль выходила из себя, бунтовала, думала только об этой своей проблеме. Ей хотелось стать молодой мамой, и она впадала в отчаяние, не слушая доводов Самюэля, который беззаботно повторял, что все устроится. То же самое говорил и ее гинеколог, и, конечно же, Паскаль не следовало превращать все это в навязчивую идею. К тому же она тогда заканчивала учебу, писала диссертацию и готовилась к поступлению в интернатуру. В общем, вряд ли этот период можно было считать благоприятным для нормального зачатия. Но Паскаль никого не слушала, она сочла себя бесплодной и потребовала, чтобы Самюэль сдавал анализы вместе с ней. Он отказался. Это было началом того, что привело их к разводу.
Позднее Паскаль пожалела о своей глупой непримиримости, но тогда она искренне считала себя жертвой. Во время бракоразводного процесса по обоюдному согласию Самюэль выглядел таким несчастным, что она готова была сдаться, но, пробудив в себе неприязнь, отвернулась, чтобы больше его не видеть. Через несколько дней он переехал из Парижа в Тулузу, где получил место анестезиолога в больнице Пюрпан. Без сомнения, он хотел максимально отдалиться от Паскаль, однако продолжал ей звонить, делая вид, что остается ее лучшим другом. Он никогда не задавал вопросов о ее личной жизни, в его голосе по-прежнему слышалась бесконечная нежность, и когда она сообщила ему о смерти матери, он, быстро покончив с делами, бросился к ней, чтобы поддержать и утешить.
