Джин Стоун - Тайные судьбы
Вильямсон прервал течение ее мыслей.
– «Моему старшему сыну Питеру Хобарту я завещаю поместье».
Чарли постаралась скрыть свои чувства, но у нее потеплело на сердце. Особняк в двадцать четыре комнаты теперь будет принадлежать им, только им одним, и они смогут распоряжаться домом, как заблагорассудится. Возможно, она уговорит Питера продать его и построить новый, более светлый и современный... Вроде того, что Элизабет подарила Джону и Эллен к свадьбе. Вне стен этого мавзолея Чарли обретет подлинную свободу и навсегда изгонит призрак Элизабет Хобарт.
– «С условием, – продолжал адвокат, – что, если мой сын решит переменить место жительства, дом будет продан, а вырученная сумма передана Фонду Хобарта».
Фонду Хобарта? Чарли с трудом поверила своим ушам. Слова болью отозвались в сердце. Фонду Хобарта? Да какое Элизабет имеет право!..
– «Акции текстильной компании «Хобарт», – без выражения читал Вильямсон, – я завещаю в равных долях моим сыновьям Питеру и Джону Хобартам. Я хочу, чтобы правление директоров избрало председателем вместо меня Питера Хобарта».
Питер выпрямился в кресле. Он засунул два пальца за тесный накрахмаленный воротничок своей белой рубашки и оттянул его в сторону.
Печаль сковала душу Чарли. Она смотрела на Питера, на его блестящие от контактных линз карие глаза, ставшие такими далекими после смерти Элизабет три дня назад, будто с последним вздохом матери Питер надел маску, воздвиг вокруг себя стену и укрылся за надписью «Просьба не беспокоить». Но Чарли знала и любила его и слишком долго была его женой, чтобы он мог спрятать от нее свои чувства. Она заметила, что его веки припухли от тайных слез.
Даже в горе, слегка посеребрившем его виски, Питер по-прежнему напоминал красивого студента, некогда покорившего ее сердце: хорошо выбритого и коротко подстриженного, что совсем не отвечало моде семидесятых. Марина, соседка Чарли по комнате, не понимала, что та находит в Питере. «Правда, он немного смахивает на зануду?» – вдруг услышала Чарли голос своей старой подруги, увидела ее живые черные глаза и широкую улыбку, впрочем, лишенную насмешки, а лишь выражающую искреннее непонимание. Не в пример Марине Чарли была занята поисками мужа, а не просто кого-то, с кем можно спать. И не в пример Марине Чарли никогда не мечтала стать независимой одиночкой. Марина и Тесс принадлежали к весьма богатым семьям и не беспокоились о будущем, о выплате следующего взноса за автомобиль или об угрозе увольнения с текстильной фабрики. Они не представляли, что значит существовать без уверенности в завтрашнем дне, им было невдомек, что «зануда» Питер слишком много значил для такой девушки, как Чарли.
Сейчас, глядя на Питера, с его прямой осанкой и твердо сжатыми челюстями, Чарли понимала, что в нем она видела стабильность и надежность, он олицетворял собой общество, в которое она так стремилась попасть. Вскоре это стремление преобразовалось в нечто большее: оно превратилось в любовь. Но ослепленная миражем осуществляющихся надежд, Чарли не заметила, как мир, в который она проникла, оказался захлопнувшимся капканом. И вот только теперь она способна из него вырваться.
– «Моему внуку Даррину Хобарту по достижении им двадцати одного года, – вторгся в ее мысли голос адвоката, – я завещаю свой коттедж в Хэмптоне вместе с обстановкой, а также особый банковский счет для оплаты расходов по содержанию дома и найму прислуги».
Чарли почувствовала, как неприятный холодок пробежал у нее по спине. Тут не было никаких оговорок или угроз о передаче коттеджа на побережье Фонду Хобарта. Чарли взглянула на Даррина и успела поймать ленивую насмешливую улыбку на его мясистых губах.
– «Моей невестке Эллен Хобарт, – продолжал Вильямсон, – я передаю свои обязанности в Фонде Хобарта».
Теперь пришла очередь Джона одобрительно кивнуть. Чуть заметный намек на улыбку промелькнул на очаровательном лице Эллен. Чарли сжала кулаки и попыталась сделать вдох, «глубокий умиротворяющий вдох», как называла его Тесс.
«Эллен не заслужила такого щедрого дара», – подумала Чарли. Она знала, что эти «обязанности» были чистой фикцией, но давали право на получение годового дохода, исчисляемого шестизначной цифрой. Чарли полагала, что, будучи старшей невесткой, именно она должна получить эту должность. Что ж, значит, она ошибалась.
– «На мою невестку Чарлин Хобарт я возлагаю заботу о моем сыне Питере и оказание ему поддержки в его нелегком труде на новой должности руководителя текстильной компании «Хобарт». В случае развода... – добавил адвокат и взглянул на всех поверх очков, затем откашлялся и вернулся к документу: – В случае развода Чарлин лишается в настоящем и будущем всех прав на особняк, текстильную компанию «Хобарт» и любое другое принадлежащее мне имущество в денежной или иной форме».
Воздух в комнате ощутимо сгустился. Чарли опустила глаза и смотрела в пол. Механическим жестом она поправила за ухом прядь волос и попыталась осознать только что услышанное: всемогущая миллионерша Элизабет Хобарт оставила ей в наследство одни ультиматумы.
– «Я также оставляю моей внучке Пэтси Хобарт, – жужжал Вильямсон, – которая любит яркие блестящие безделушки, все мои драгоценности. – Вильямсон сделал паузу, перевернул страницу и продолжил чтение: – Дженнифер я оставляю одно пасхальное яйцо работы Фаберже. Она может выбрать то, которое ей особенно нравится».
Дженнифер. Имя словно обожгло Чарли. Элизабет назвала ее только по имени, как будто она не имела права носить фамилию Хобарт. Словно Дженнифер не была ее внучкой. Чарли взглянула на Дженни, которая продолжала смотреть в окно. Она, конечно, будет довольна подарком. Но в четырнадцать лет Дженни, несомненно, знала, что стоимость яйца Фаберже никак не сопоставима с бриллиантами, сапфирами и жемчугами, той горой драгоценностей, которую Элизабет оставила Пэтси, кузине Дженни и дочери Эллен.
Чарли следила, как Дженни отодвинула край тяжелых бархатных портьер, затем поправила толстый плетеный шнур, как если бы она была одна в комнате, как если бы не слыхала, что ее десятилетняя кузина только что унаследовала огромное состояние, а ей досталось всего одно яйцо Фаберже. Чарли хотелось, чтобы ее дочь рассмеялась, заплакала или закричала. Чтобы она что-то сделала. Что угодно. Но Дженни была равнодушной, спокойной и непоколебимой.
Вильямсон прочитал еще несколько несущественных пунктов. Чарли попыталась сложить руки, как Эллен, но ее ладони были влажными и холодными. Она почувствовала подступающую к горлу тошноту, и ей захотелось укрыться в своей комнате, задвинуть шторы, забраться в постель и больше никогда не появляться на людях. Чарли закрыла глаза и представила себе теплый уют кокона из простыни и одеяла. И еще она поняла, что ей нужна не постель, которую она делила с Питером, а та маленькая кровать с жестким старым матрасом в доме ее детства, который некогда, давным-давно, она так страстно желала покинуть. В том самом доме, который все эти годы она воспринимала как ненужное напоминание о ее подлинном наследстве. Слезинка появилась в углу глаза при мысли о том, как долго она не видела улыбки матери и не чувствовала объятия отца.
