Ровена Коулман - Мужчина, которого она забыла

Я на секунду останавливаюсь. Дождь покалывает голову ледяными иголками. На улице пусто. Где же я? Уже дошла до конца дороги и повернула? Не уверена. В какую сторону я направлялась? Коттеджи по обеим сторонам улицы ужасно похожи. Я испуганно замираю. Меньше двух минут, как вышла из дома, – и уже заблудилась. Мимо проезжает машина, ноги обдает ледяными брызгами. Телефон я не взяла, да и толку от него мало: я не помню, что значат цифры и в каком порядке следуют друг за другом. Зато ходить пока не разучилась, поэтому отправляюсь за окатившей меня машиной. Может, это был знак. Я узнаю свой дом, если увижу, – на окнах ярко-красные шторы, они красиво сияют, когда внутри горит свет. Не забудь: у тебя на окнах красные шторы – придают дому оттенок порока, как сказал один из соседей. Запомни – красные шторы. Скоро я их найду. И все будет хорошо.

В больнице как-то не заладилось. Грэг хотел пойти со мной, но я велела достраивать теплицу. Сказала: от того, что сообщит врач, ипотека не станет дешевле, и детей за нас никто не накормит. Грэг расстроился. Он не понимает, до чего это тяжело – угадывать, что написано у него на лице. Я предпочла взять маму – у нее что в голове, то и на языке, а это гораздо лучше. Лучше, чем услышать от доктора ужасную правду и думать, не жалеет ли твой муж, что когда-то положил на тебя глаз. Короче говоря, в тот день я была не только с расстроенной памятью, но и в расстроенных чувствах. Меня пригласили, чтобы объявить результаты очередных тестов. Тестов, которые мне назначили, потому что все пошло гораздо быстрее, чем ожидалось.

Я не помнила фамилии врача: в ней было слишком много слогов. Это показалось мне забавным. Я поделилась наблюдением с мамой – мы как раз ждали, что врач досмотрит записи на экране и сообщит нам плохие новости, – однако никто не засмеялся. Видимо, не умею выбирать время для черного юмора.

Дождь припустил сильнее – жаль, что я выскочила без плаща. Дороги все одинаковые, не отличить: одноквартирные коттеджи стоят рядами по обеим сторонам улицы. Я ищу шторы, так ведь? Какого цвета?

Я сворачиваю за угол, вижу ряд магазинчиков и останавливаюсь. Значит, мне захотелось кофе? Мы с Грэгом и Эстер бываем здесь по субботам, пьем с утра кофе и едим пан-а-шоколя. Хотя сейчас темно, холодно и сыро. А я забыла плащ. Я опускаю глаза, думая увидеть в своей руке ручонку Эстер, но не вижу и на миг хватаюсь за сердце – забыла! Хотя нет, ее со мной не было, иначе я держала бы обезьянку, которую Эстер всегда берет на прогулки и отказывается нести сама. Значит, я пришла выпить кофе. Выдалась минутка для себя. Вот и славно.

Я пересекаю дорогу и направляюсь в кафе. На входе приятно веет теплом. Люди внутри провожают меня взглядами. Да уж, вид у меня тот еще – мокрые волосы липнут к лицу.

Я подхожу к стойке и только сейчас понимаю, что вся дрожу. Наверное, плащ забыла. Хорошо бы вспомнить, зачем я пошла в кафе? Встретиться с кем-то? С Грэгом? Мы с Грэгом и Эстер иногда здесь бываем. Едим пан-а-шоколя.

– Все хорошо? – спрашивает девушка примерно одних лет с Кэйтлин. Она улыбается: может, узнала меня. Или просто хочет быть дружелюбной. Слева от меня женщина с коляской отодвигается чуть дальше. Наверное, я выгляжу так, будто только что окунулась в озеро. Ну и что, промокших людей не видели?

– Кофе, пожалуйста. – Карман джинсов оттянут монетами. Я достаю пригоршню. Сколько стоит кофе? Цена должна быть написана над стойкой. Я смотрю туда, не могу ничего разобрать и протягиваю монеты на ладони.

Девушка морщится, будто они могли испачкаться у меня в руках. Мне очень холодно и одиноко. Я хочу объяснить ей причину своей неуверенности, однако слова не идут – во всяком случае, нужные. Произносить их сложнее, чем думать. Мне страшно говорить с незнакомцами: вдруг что-нибудь ляпну и меня посадят под замок, а я там свое имя забуду, и…

Я оглядываюсь на дверь. Что это за кафе? Мы с мамой пошли в больницу к психологу, мистеру Как-то-там. Я забыла его имя и подумала, что это очень смешно. А теперь попала сюда, но не могу понять почему. Я передергиваю плечами, забираю кофе и темные монетки, которые девушка оставила на стойке; потом отхожу к столику и очень тихо сажусь. Мне кажется, что от резкого движения можно угодить в западню, пораниться или свалиться куда-нибудь. И падать очень долго. Я сижу неподвижно, стараясь сосредоточиться на том, как я сюда попала и как мне отсюда уйти. И куда. Мир вокруг распался на части. Я вижу его маленькие кусочки вместе с фрагментами информации, которую нужно как-то расшифровать.

Ясно: лечение не дало результата. Такая вероятность существовала всегда. Шансы на то, что лекарства помогут, были пятьдесят на пятьдесят. Однако все надеялись, что со мной будет иначе. Потому что я молода и у меня две дочери, одной всего три года, а другой придется тяжело. Все надеялись, что лечение поможет мне больше, чем другим – все, даже врач с длинной и сложной фамилией. И я тоже надеялась на чудо, невероятное чудо, которое все изменит. Казалось, что судьба или Бог должны учесть смягчающие обстоятельства и дать мне поблажку. Но судьба или Бог, кто бы там ни был, посмеялись надо мной и сделали наоборот. А может, ничего личного в этом нет. Может, просто цепочка генеалогических случайностей, растянувшаяся на тысячелетие, привела к тому, что именно я, из всех людей, буду отвечать за последствия. Я деградирую гораздо быстрее, чем все думали. Всему виной маленькие эмболы. Я помешиваю кофе железной штукой и понятия не имею, как она называется, но слово «эмболы» помню прекрасно. Оно такое поэтично-красивое, почти как музыка. Крошечные кровяные сгустки, которые взрываются у меня в мозгу. Таких случаев в мире раз-два и обчелся. В больнице из-за меня все очень возбуждены, хотя не подают виду. Мне ясно одно: когда лопается очередной эмбол, я теряю еще одну частицу себя – воспоминание, лицо, слово – и сама теряюсь.

Я смотрю по сторонам. Холод усилился, а теперь к нему добавился страх. Как мне попасть домой? Я не выжила из ума, я сижу в кафе, но уйти отсюда невозможно.

С потолка свисают рождественские украшения. Странно, сейчас точно не Рождество. А что, если я здесь много недель? Что, если я вышла из дома и забрела далеко-далеко от знакомых мест? Прошло уже много месяцев, и все решили, что я умерла. Нужно позвонить маме. Ух, как она разозлится! Мама говорит: если хочешь, чтобы с тобой обращались по-взрослому, то и веди себя по-взрослому. Говорит: все дело в доверии. А я отвечаю: ладно, тогда не ройся в моих вещах, сука. Последнее слово, конечно, не вслух.

Я бы послала маме эсэмэску, но у нее нет мобильного. Я ей все твержу: мам, двадцатый век на дворе, иди в ногу со временем. Но она их не любит. Не хочет возиться с кнопками. И все-таки плохо, что мамы здесь нет; мне бы хотелось, чтобы она меня забрала, – я не знаю, куда попала. Я обвожу взглядом кафе. Что, если она здесь, а я забыла, как она выглядит?