Айрис Джоансен - Любовь и возмездие (Мой нежный враг)
— Ты и в самом деле девственница?
Касси резко повернулась к ней приближался мужчина, видимо, скрывавшийся до этого за серым стволом кокосовой пальмы. Он говорил на полинезийском, но Касси ни на секунду не усомнилась, что это один из прибывших на корабле англичан. Он был высокий, стройный, двигался легко и уверенно, совсем не так, как быстрые, шустрые островитяне. И одет иначе. Ей сразу бросились в глаза, хотя и было темно, белоснежные кружева на обшлагах его рубашки и небрежно наброшенный на плечи плащ. Незнакомец подошел к ней поближе.
«Он очень красивый… А еще он очень похотлив… бьет копытом не хуже твоего жеребца»…
Лихуа права. Мужчина и в самом деле казался красавцем. Высокие скулы, резко очерченный чувственный рот и темные волосы, свободно падающие на плечи. Легкий ветерок слегка поигрывал ими. И ей стало трудно оторвать от него взгляд.
Язычник.
Это слово молнией прошило мозг. Касси тотчас попыталась отогнать его. Клара всегда называла так островитян. Непонятно, почему оно пришло Касси на ум при виде вполне цивилизованного и знатного иностранца. Может потому, что в его манере держать себя ощущалась та глубокая степень независимости, которую она не встречала у полинезийцев?
Ну, конечно, это англичанин. Он пришел со стороны деревни, где жил король Камахамеха, догадалась Касси. Наверно, и в этом Лихуа права, ему необходимо пополнить припасы, как это обычно делают моряки. И ей не о чем беспокоиться.
— Ну так как? — лениво спросил незнакомец, подходя к ней вплотную.
— Нехорошо подслушивать чужие разговоры, — ответила Касси по-полинезийски, по-прежнему ощущая беспокойство.
— Мне это и не потребовалось. Вы так громко изъяснялись, что и мертвого бы разбудили. — Его взгляд пробежал по ее лицу, по обнаженным грудям, по бедрам, туго обтянутым саронгом. — И предмет разговора меня чрезвычайно заинтересовал. Весьма… возбуждающе. Не каждый день тебя сравнивают с жеребцом.
— Лихуа легко откликается на ласку мужчины.
Он посмотрел на нее с удивлением, легкая улыбка осветила его лицо:
— А ты нет, поскольку все еще девственница? До чего же это соблазнительно! Как тебя зовут?
— А тебя?
— Джаред.
Герцог, а не его дядя. Ее последние сомнения отпали. Ему, видимо, около тридцати. Слишком молод, чтобы представлять угрозу для отца:
— У англичан есть и другое имя.
Он вскинул брови.
— Но свое имя ты еще не назвала. — И поклонился. — Но если уж соблюсти все формальности, то меня зовут Джаред Бартон Дейнмаунт.
— И ты тоже герцог?
— Имею честь или… несчастье быть им. В зависимости от того, сколько я успел промотать. Это произвело на тебя впечатление?
— Что уж тут такого особенного? У нас на острове очень много вождей.
Он засмеялся.
— Я окончательно разбит. И раз моя персона не представляет никакого интереса, то перейдем к тебе.
— Каноа, — она не солгала иностранцу. Так назвала ее Лани, и оно значило много больше, чем имя, данное ей при рождении.
— Что означает «свободная», — перевел англичанин. — Но ты не свободна. Почему что-то не позволяет тебе вкусить радость жизни?
— Тебя это не касается.
— Напротив. У меня хорошие новости, я доволен и счастлив. Мне хочется отпраздновать это событие. Ты разделишь эту радость со мной, Каноа?
Его обаятельная улыбка притягивала. Ерунда. Он самый обыкновенный. И в нем нет ничего необычного.
— С какой стати? Твои новости не имеют ко мне никакого отношения.
— Но вечер так хорош! Я мужчина, а ты женщина. Разве этого недостаточно для настоящего праздника? Терпеть не могу, когда женщины начинают…
Джаред замолчал, только сейчас всмотревшись в нее, он не без огорчения заметил:
— Боже! Да ты совсем ребенок…
— Я не ребенок! — Привычное заблуждение. Невысокая, узкокостная, с небольшой грудью, Касси отличалась от подруг-островитянок, и ей, как правило, давали намного меньше ее девятнадцати.
— Тебе не больше четырнадцати или пятнадцати.
— Нет, я старше…
— Ну, конечно!
Англичанин не поверил ей. Глупо спорить с человеком, которого больше никогда не увидишь.
— Это не имеет значения.
— Имеет, черт возьми! — грубо ответил он. — Я слышал, как одна из девушек говорила, что первого мужчину познала в тринадцать лет. Не слушай ее! Поверь мне. И не соглашайся плыть с ними на корабль.
— И зачем же ты развлекаешься с ними?
— Это совсем другое дело. Она фыркнула.
— Ты не согласна со мной? — спросил он натянутым тоном.
— Мужчины всюду изобретают удобные для себя законы. Что нечестно и несправедливо.
— Ты права. Мы очень нечестны и несправедливы к женщинам.
Касси удивилась. Она не ожидала, что он так легко сдастся. Даже отец упрямился, когда речь заходила о женском равноправии.
— Тогда почему же ты не изменишь к ним своего отношения?
— Потому что именно то, что мы одерживаем верх над слабым прекрасным полом, и делает этот мир удобным и приятным для нас, мужчин. И мы всегда будем победителями, пока нас силой не заставят поступать иначе…
— Но так не должно продолжаться, Мэри Уолстоункрафт даже написала о том, что…
— Мэри Уолстоункрафт? Откуда ты слышала о ней?!
— Лани училась у английских миссионеров. Жена Реверенда Денсворта дала ей прочитать эту книгу, а Лани мне.
Он хмыкнул.
— Боже мой! Я, покинув Англию, надеялся, что идеи синечулочниц никогда больше не достигнут моих ушей.
— Синечулочниц?
— Так называют таких дам, как мисс Уолстоункрафт. Я и подумать не мог, что услышу ее имя в этом раю.
— Правду не скроешь никаким расстоянием, — серьезно ответила Касси.
— Вижу, — задумчиво проговорил Джаред. — Этому тебя тоже научила миссис Уолстоункрафт?
Касси вспыхнула:
— Ты смеешься надо мной? Он нахмурился.
— Черт возьми, я совсем не хотел…
— Не обманывай, ты хотел обидеть меня.
— Ну хорошо, я и в самом деле немного подшучивал. Понимаешь, мне еще не доводилось разговаривать с такими маленькими девочками, как ты.
— И больше не придется, — Касси намеревалась уйти. — Я не желаю слушать…
— Подожди.
— Зачем? Чтобы ты продолжал насмешничать?
— Нет, — поморщился он, — но я хочу, чтобы ты простила меня, Каноа.
Странное завораживающее ее выражение нежной грусти снова появилось в его глазах. Касси поймала себя на том, что ей захотелось ощутить тепло, исходящее от его тела.
— Почему я должна… простить тебя?
— Потому что на самом деле у меня доброе сердце, как и у тебя самой. Я слышал, ты заботишься о своих подругах, беспокоишься о них.
— Кто же не думает о своих друзьях? Это естественно. А ты чужестранец.
