Обычная история - Юлия Резник
От сумы и от тюрьмы не зарекайтесь, говорите? Ха… Ничему жизнь людей не учит.
Из мыслей меня выдергивает мягкий толчок, с которым машина Реутова тормозит, съехав на обочину.
То, что ощущалось легким еканьем внутри, перерастает в неприятное сосущее чувство чуть пониже солнечного сплетения.
— Кэт, я должен тебе кое-что сказать.
— Ну, так скажи, Реутов. Да поедем. Я скучала. Не хочу терять ни минуты больше. Она уже, наверное, совсем большая…
— Послушай, все так быстро завертелось, что я не успел ее даже предупредить, — хмурится муж.
— Ты обалдел, Реутов?! И что теперь? Я вот так, как снег на голову, домой нагряну? Чем ты только думал? — округляю глаза.
— Не надо как снег на голову. Я как раз это и хотел с тобой обсудить.
Ничего не понимаю. Или, напротив, понимаю так много, что просто не могу это принять. Не так сразу, ладно? Сразу я вряд ли вынесу…
На остатках запала храбрюсь:
— И что ты предлагаешь? В гостиницу я не поеду, так и знай. Мне вообще надо в контору явиться, меня же не просто так отпустили. Прохлаждаться никто не даст… Черт, где-то были же документы, — не глядя на мужа, открываю рюкзак с нехитрыми пожитками. Свое барахло из тюрьмы я забирать не стала. Хорошие вещи раздала девочкам, всякий хлам — выбросила. Мне на воле на кой напоминание о той жизни?
— Постой, — Реутов отпускает руль и берет меня за руку. — Кэт, кое-что изменилось. Ч-черт. Прости, ты… Должна знать, что я кое-кого встретил. Все серьезно, мы живем вместе. Сашке Ника нравится… Она ей как мать.
Он все говорит, и говорит. Я головой качаю и, не в силах поверить тому, что слышу, продолжаю улыбаться, как законченная идиотка. Слушаю его, слышу. И не мо-гу поверить своим ушам. Разве такое могло со мной случиться? Разве Реутов мог так с нами поступить? Мой… мой Реутов.
— Постой, Вить… Постой, пожалуйста. Я сейчас не поняла. Ты что… Ты меня бросаешь?
Глава 2
Кэт
Мне кажется, я теперь знаю, что чувствовал Иисус, умирая на кресте. Разница лишь в том, что он взошел на Голгофу за человечество и воскрес. А я — за одного конкретного человека, и вряд ли повторю его подвиг. Моргаю, глядя в чайные глаза мужа, которые он, к его чести, все-таки не отводит.
Каждое слово Реутова — колышек в моей плоти. Сколько их… Я истекаю кровью. Хочется ему сказать: «Да заткнись ты уже! Хватит! Прояви хоть капельку милосердия, твою мать!». Но я не могу пошевелить губами. Наверное, это онемение — результат болевого шока. Но тогда почему я не онемела вся?! Видит бог, эту боль просто невозможно вынести.
А он, будто не замечая, как мне херово, все говорит, говорит… И слова его проносятся перед глазами зеленым матричным кодом. Вы знали, что вся наша жизнь — банальная система функций? Нет? Да вы что! Представьте только — вот неизвестная. Подставь одно значение — жизнь повернется так, подставь другое — иначе. И я, конечно, будучи гребаным гением, могла все-все наперед просчитать. Моя проблема, наверное, в том, что я в принципе не могла допустить для себя такую вероятность.
Не такой уж я гений, выходит.
— Эй! Что с тобой? Кэт, Дыши!
А я не могу, в грудь будто раскаленный винт вкручивается, ломая кости заточенными, как лезвие, лопастями.
— Кэт! Да послушай! Я же не отнимаю ее у тебя насовсем! Вы будете видеться, обещаю, просто…
— Просто пока я за тебя мотала срок, ты нашел для нашей дочери другую мамочку? — хриплю я. — Как давно?
— Кэт!
— Как давно, блядь?!
Не знаю, почему это так важно. Реутов приезжал ко мне полгода назад. У нас было длительное свидание. Правда, он уехал почти на сутки раньше, сославшись на дела. А я даже тогда, сука, ничего не поняла и не заподозрила.
Ай кью тесты врут. Я безнадежная патологическая идиотка.
Дышать нечем, несмотря на исправную работу климат-контроля. Отчаянно хватаю воздух ртом в попытке урвать побольше. Но вместо воздуха в легкие проникает лишь боль и вместе с кровью расходится по телу.
В зоне не так много занятий. Чтобы не отупеть, все свободное время я посвящала учебе. А когда надо было дать мозгам отдохнуть, читала. Учитывая скромный ассортимент библиотеки, выбирать книги по вкусу возможности не было. Иногда приходилось глотать откровенную дичь вроде всяких там женских романов. Строчки из одной такой книжонки сейчас и всплывают в памяти. Там героиня, застукав мужа с любовницей, беспокоилась о том, чтобы сохранить лицо, представляете?! Я, видно, не настолько возвышенная. Лицо держать не получается. Боже, да я вообще в последнюю очередь думаю о лице. Ломаюсь с оглушительным хрустом прямо у него на глазах.
Пусть смотрит. Пусть знает. Пусть с этим живет.
— Как давно? — уточняю в истерике.
— Она живет с нами? — переспрашивает Реутов, нервно кусая изнутри щеку. — Полгода. Встречаемся? Так и не скажешь. Мы знакомы сто лет. У нас родители всю жизнь дружат. Ты, может, ее даже видела… Впрочем, неважно.
— Так, может, ты перейдешь к сути?
— После суда мне было хреново, Кэт, ты бы знала как. Ника была рядом просто как друг, понимаешь? Поддерживала, пыталась растормошить. А когда я понял, что меня к ней тянет — не знаю… Озарением это не было. Как я уже сказал, все к тому шло постепенно. Это жизнь, Кэт. Ника помогла мне сделать ее хоть сколь-нибудь сносной.
Прежняя Кэт на это непременно съязвила бы — ах ты ж бедненький, это у тебя-то херовая жизнь? Точно, блядь, у тебя? Ты ничего не попутал?
Кэт, которую он убил, все в том же онемении смотрит… Во все глаза пялится на него. И понимает вдруг — он ведь и впрямь волнуется. Аж на лбу проступает испарина, отчего его модный селективный парфюм, заиграв какими-то совершенно новыми нотами, отравляет махом весь воздух.
Задыхаясь, нащупываю ручку двери, тяну вниз и на подкашивающихся ногах вываливаюсь из машины.
— Кэт! Не дури. Жара под полтинник.
Получается, он приезжал, он трахал меня, уже зная, что, вернувшись, предложит ей… Так. Стоп. Он не мог ничего ей предложить, потому что женат на мне. Или…
Низко свесив голову, кладу ладони на раскаленный капот. Боль в руках немного отрезвляет, кажется, вот-вот зашкворчит, завоняет жареной человечиной. Я, может, этого и хочу? Просто
