Удержи меня - Мишель Хёрд

— Твой папа ждет.

Я улыбаюсь Филиппу, оставляя его в своем священном месте, и направляюсь в неформальную гостиную, где папа обычно сидит на раннем послеполуденном солнце, просматривая новости.

Когда я слышу рокочущий мужской голос, моя бровь приподнимается. Папа не упомянул, что у нас на обед будут гости. Обычно мы обедаем вдвоем.

Войдя в комнату, я вижу папу, сидящего в своем кресле, с серьезным выражением лица. Я слежу за его взглядом, и в тот момент, когда мой взгляд останавливается на незнакомце, замираю.

Матерь Божья.

Если бы мне пришлось рискнуть, я бы сказала, что мужчине чуть за тридцать, но до сорока. У него каштановые волосы, аккуратно подстриженные, с недельной щетиной на подбородке. Его нос, возможно, когда-то был сломан, но это только подчеркивает его привлекательные черты.

Что заставляет меня пялиться, как изумленную идиотку, — так это его глаза.

Боже, его глаза.

Я не уверена, серые они или самого светлого оттенка зеленого, который я когда-либо видела. Мне придется подойти поближе, чтобы убедиться.

Его темные брови подчеркивают цвет и придают им интенсивность, которая заставляет меня ерзать.

Пронзительный — единственное слово, которое я могу подобрать, чтобы описать его пронизывающий взгляд, устремленный на меня, как ракета, наведенная на цель.

Иисус.

Я с трудом сглатываю, и мне требуется больше силы воли, чем нужно, чтобы оторвать взгляд от привлекательного мужчины и посмотреть на отца.

Улыбка появляется на моих губах, когда я подхожу к отцу и, склонившись над ним, целую его в щеку.

— Привет, папа, — шепчу я, прежде чем прочистить горло. — Я не знала, что у нас сегодня будут гости.

Папа указывает на кресло рядом с собой.

— Садись, mon amour2.

Я вопросительно смотрю на папу и, когда сажусь, бросаю взгляд на внушительную притягательную силу, которая все еще смотрит на меня так, словно хочет найти ответы на вселенские вопросы внутри меня.

Папа кладет свою руку на мою и сжимает ее, затем смотрит на меня с огромным беспокойством.

— Это Макс Левин. Он будет твоим телохранителем.

От неожиданной новости меня охватывает шок, и я чувствую, как он прокатывается по моему телу.

Что?

У меня отвисает челюсть, а брови хмурятся.

— Почему? — успеваю спросить я, пока мои глаза фиксируются на Максе Левине.

Макс Левин.

Имя ему не подходит. Я ожидала, что его имя будет Хантер или что-то более хищное.

Макс.

Такое обычное имя для такого сильного мужчины.

Папа прочищает горло, затем объясняет:

— Мне угрожали смертью. Если я не уйду из политики, тебя убьют.

Мои глаза расширяются, когда шок от слов отца ударяет, как товарный поезд. На этот раз мое сердцебиение ускоряется, а дыхание становится поверхностным, когда жуткое ощущение пробегает по моей коже.

Что за чертовщина?

Воздух вырывается из моих легких.

— Но… это безумие, — выдыхаю я, не в силах придумать, что еще сказать.

Не каждый день человек слышит, что его жизни угрожает опасность. Я не знаю, как реагировать на эту новость.

Папа снова похлопывает меня по руке и наклоняется в мою сторону, его брови сведены вместе.

— Прости, mon amour. Мистер Левин — лучший из всех. Он сможет защитить тебя от любого, кто захочет причинить тебе вред.

Пузырь безопасности, в котором я всегда находилась, дрогнул.

Страшно осознавать, что есть кто-то, кто убьет меня, если папа не сделает то, что они требуют. Это так тревожно, что я не знаю, как к этому относиться.

Впасть ли мне в истерику и спрятаться?

Продолжать жить дальше и молить Бога, что ничего не случится из-за этих угроз?

Господи, как я должна реагировать?

С другой стороны, я знала, что это лишь вопрос времени. Чем выше папа поднимается в политике, тем опаснее это становится, а он планирует в какой-то момент баллотироваться в президенты.

Кроме того, у папы миллиардная компания по производству солнечных батарей. Наши деньги — достаточная причина, чтобы кто-то попытался похитить меня с целью получения выкупа.

Дожить до двадцати семи лет без телохранителя — уже само по себе подвиг.

Все еще размышляя о бомбе, которую отец сбросил на меня, я качаю головой.

— Что это значит для меня? — Мой взгляд мечется между отцом и Максом. — Смогу ли я по-прежнему свободно передвигаться?

Папа кивает.

— Макс будет рядом с тобой двадцать четыре часа в сутки. Ты по-прежнему будешь посещать все мероприятия и вести себя так, будто ничего не случилось. Я не хочу, чтобы СМИ узнали об угрозах.

Я машу рукой в сторону Макса.

— Но наличие телохранителя привлечет внимание и вызовет вопросы.

На лице папы появляется терпеливое выражение.

— Для моей дочери вполне приемлемо иметь телохранителя. Скоро я стану премьер-министром. Всякий раз, когда тебя будут просить прокомментировать причину такой внезапной перемены, отвечай, что это обычная мера предосторожности. — Папа качает головой. — Я должен был позаботиться о твоей защите раньше.

Если моя жизнь в опасности, я не стану спорить. Это было бы глупо с моей стороны.

— Как долго у меня будет телохранитель? — спрашиваю я.

Папа откидывается на спинку кресла и качает головой.

— Я не могу назвать тебе срок. Живи своей жизнью, пока я разбираюсь с угрозами.

Движение в дверях привлекает наше внимание к Филиппу.

— Обед готов.

Я делаю глубокий вдох и встаю. Я слишком остро ощущаю присутствие Макса и тот факт, что он не сказал ни единого слова.

Желая немного разрядить напряжение, повисшее в воздухе, я натягиваю на лицо вежливую улыбку и протягиваю мужчине руку.

На мгновение его взгляд опускается, прежде чем остановиться на мне с остротой, соперничающей с любимым ножом Филиппа для нарезки овощей.

Однажды я воспользовалась им и чуть не отрезала себе кончик пальца. После этого мне запретили прикасаться к ножам Филиппа.

Пальцы Макса обхватывают мои, его хватка крепкая и прохладная.

Нервное ощущение сжимает мой желудок, когда я говорю:

— Приятно с вами познакомиться. — Не зная, что еще сказать, я высвобождаю свою руку из его.

— Взаимно, — бормочет он низким, но властным тоном.

Глубокий тембр его голоса словно пульсирует на моей коже, отчего по телу бегут мурашки.

Я сглатываю и быстро выхожу из гостиной.

Он останется на обед?

Конечно. Он будет рядом с тобой двадцать четыре часа в сутки.

Мои глаза расширяются от осознания этого, и, чувствуя себя неловко, я направляюсь в столовую, где вся вкусная еда, приготовленная Филиппом, ждет своего часа.

Когда я нервничаю, я ем. У меня нездоровые отношения со вкусной едой. Или здоровой. Вероятно, это зависит от того, как на это посмотреть.

Я люблю поесть, и,