Задобрить грубияна [ЛП] - Джесса Кейн
Похоть стискивает меня, как железный кулак. Да.
Впервые за пять лет мне предлагают то, что может сломить мою непоколебимую решимость. Эта великолепная молодая девушка позволит мне трахнуть ее, если я уеду?
Выход на солнце, как раскалённое лезвие для моего тела, но воспоминания о ее киске остались бы со мной на всю жизнь.
Тугая. Влажная. Держу пари, мне потребовалось много смазки, чтобы войти в нее.
К несчастью, она бы кричала, пока я вбивался в нее. Стонала бы, что я слишком большой.
Вонзила когти. Шлепала меня.
Слезы бы катились из ее глаз.
Я слишком большой, чтобы удовлетворить женщину — это мое проклятье. Я перестал пытаться, когда мне было двадцать два, а сейчас мне тридцать один. Я благословлён на одиночество и живу так, как мне нравится.
Должно быть ей действительно нужно, чтобы я ушёл, если она готова пожертвовать собой ради такого большого и уродливого. Ни одна женщина в здравом уме не будет спать со мной добровольно, а она даже не видела мой член.
— Кто-то подослал тебя, чтобы соблазнить и вышвырнуть меня отсюда? Новые владельцы хотят отчистить вышку? — я сглатываю ком в горле. — Собираются снести установку и на ее месте построить новую?
— Не знаю, что они будут делать, как только я продам установку, — произносит она полушепотом, — я не смогу продать ее, пока ты здесь.
— Теперь ты владелец вышки? — вопреки здравому смыслу, я приближаюсь к ней в темноте, делая тяжёлые шаги по металлическому решетчатому полу.
Подойдя ближе, я вижу сходство с Маком, бывшим менеджером и владельцем буровой установки. Она женственна и нежна, но упрямый нос и подбородок говорят сами за себя.
— Ты дочь Мака.
— Виновна, — ерзая говорит она. — Унаследовала этот кусок металла, узнала только прошлой ночью.
Ее взгляд скользит к передней части моих джинсов, к огромному мокрому пятну от семени и растущей выпуклости эрекции. Синди несколько раз моргает и сжимает пальцы на коленях. Даже в темноте я вижу, как ее щеки краснеют, и ее окружает аура невинности.
Да, она, должно быть, в отчаянии, раз предлагает переспать. Почти уверен, что она никогда не чувствовала член между ног. Определенно, никогда такого большого.
— Почему ты не хочешь уйти, Бутч? Разве ты не хочешь познакомиться с людьми или почувствовать солнце на своей коже…?
— Нет.
Она хмурит брови, качая головой и смотрит так, как будто ей действительно интересно.
— Почему нет?
Что-то бьет мне в грудь, как по гонгу. Сильно.
— Люди не благосклонны. Они эгоистичные сволочи. А солнца в пустыне мне хватило на шесть жизней.
— В пустыне. Ты служил?
— Ага, морской пехотинец.
Мы смотрим друг на друга несколько секунд, и я не ожидал, что она встает.
Ее внимание привлек мой шрам на боку. Она обходит меня сзади и задерживает дыхание, очевидно, обнаружив физические сувениры войны — перекрещивающиеся ножевые ранения.
Остальные в голове — прочно осевшие, изнуряющие и оставленные врагами.
— Что с тобой случилось, Бутч?
— Не хочу об этом говорить, — хриплю я, но крики о пощаде наполняют мою голову.
Синди появляется передо мной, и сочувствие искажает ее лоб, сжимая мое горло.
Теперь, когда она встала, наша разница в росте более очевидна, ее макушка едва достигает центра груди. Она выглядела бы как кукла в моих руках. Мне хочется поднять её и проверить, но я тогда я бы не смог остановиться и потерся об нее. Прислонил бы к своему твердому члену и гладил, как одежду по стиральной доске. И снова унизил бы себя.
— Не стесняйся, — говорит Синди, тяжело сглатывая. — Уверена, ты очень давно не видел женщину.
— Никогда… никогда не видел такую, кто звучал или пах также хорошо, как ты, — выдыхаю я, мой член сжимается. И я напрягаюсь от зубов до зада, чтобы не кончить снова. Мягкость ее кожи, нежное мурлыканье голоса, пухлость губ, каждый сладкий дюйм ее тела атакует мои чувства. Проклятье, мне так хочется вонзить свой член между её бедрами, чтобы она получила удовольствие. Чтобы она наслаждалась этим. Знаю, что это невозможно, но не могу перестать мучить себя.
— Тебя раньше трахали, Синди?
Она делает вдох, закрывает глаза.
— Нет.
Из меня вырывается отчаянный стон, и я почти сгибаюсь пополам от того, как поджимаются мои яйца, желая быть счастливчиком, который наполнит ее.
— Хотел бы я быть твоим первым.
— Именно это я и предложила, — тихо говорит она, явно сбитая с толку. — Помнишь?
Мой смех наполнен болью.
— Ты бы пожелала мне смерти после одного проникновения, а твои ногти разорвали бы каждую рану на моей спине, в попытке меня остановить. — Когда она продолжает недоуменно смотреть на меня, я вздыхаю и расстёгиваю молнию на джинсах, позволяя моему чудовищно огромному члену выпрыгнуть наружу.
Она отскакивает назад, зацепившись ногой за нижнюю ступеньку, и начинает падать.
Нет.
С огорченным звуком я ловлю ее в объятия прежде, чем какая-либо нежная часть ее тела соединится с твердым металлом. При этом мой стержень вклинивается между ее животом и моими коленями. Мои щеки вспыхивают, когда я понимаю, что ее киска отделяют всего два слоя ткани — джинсовые шорты и трусики. Если она в трусиках.
Иисус. Иисус.
— Не двигайся, — выдавливаю я.
К моему полному шоку, ее веки трепещут, а соски тоже твердеют, прикасаясь к моей груди.
Почему она не в ужасе? Почему она не кричит, чтобы я отпустил ее?
— У меня есть идея, Бутч. — Кончики ее пальцев скользят к центру моей груди, и мои мысли разбегаются во всех направлениях. Она прикасается ко мне. Трогает меня.
— Почему бы нам не начать с малого? Если ты поднимешься на один этаж, я позволю тебе… п-поцеловать меня.
Я сосредотачиваю все внимание на ее губах. Мое сердце бешено стучит, а член напряжен до предела от мучительной интенсивности между нами.
— Поцеловать тебя, — повторяю я голосом, похожим на гравий. Да. Я могу поцеловать ее, не причиняя ей боли, не так ли?
Я знаю, что этого будет недостаточно, поэтому толкаюсь, молясь, чтобы она не рассмеялась мне в лицо.
— Два поцелуя. На твоих губах и между бедрами. — Меня охватывает дрожь. — Пожалуйста.
— Не знала, что мы ведем переговоры. — Пищит Синди. Мое сердце бьется, пока она изучает меня. — Если я скажу «да», ты поднимешься на следующий этаж?
Моя спина холодеет от мысли покинуть машинное отделение.
Я не покидал его пять лет.
Но огонь, который она разожгла, сильнее.
— Да. Я поднимусь на один этаж, чтобы поцеловать тебя дважды.
