Прости грехи наши… Книга первая - Елена Дмитриевна Фетисова
– Бери, – пролепетал черноусый и выдвинул товар вперед.
– Ну, тогда бывай! – забрав все цветы, сказал Василий.
Недоуменный продавец растерянно посмотрел ему в след. Не сдержавшись, он крикнул:
– Слюшай, почем торганешь, друг?
– Ох, дорого, дядька! – засмеялся Васька.
Николай вернулся домой угрюмый, злой. Бросив рюкзак у порога, он сел, упершись кулаками в виски. На душе его было неслаженно и муторно.
В сенцах послышались шаги, дверь распахнулась и Вера – его жена, обрадовано взвизгнула:
– Коля! Приехал!
Николай глянул на нее.
Полнотелая Вера, с розовыми пухлыми щеками, расценила этот взгляд по-своему.
– Соскучился, Коля? – она подсела к мужу и прильнула к нему своим холодным и гладким лицом, – Ну, в порядке все?
– Нормально…
Колька встал, запустил мозолистые, непромытые пальцы в рюкзак, и бросил в ожидающие руки жены красиво расписанный платок и яркое, цветастое платье. Вера опять вскрикнула, и вдобавок всплеснула руками.
– Что ты визжишь, как резанная! – не сдержался мужчина и выплеснул всю свою досаду на ничего не понимающую супругу.
Однако та не обиделась, скинула на ходу рабочую фуфайку, и тут же, обнажая белое, пышное тело, стала примерять платье. Оно пришлось, как раз, только, на бедрах обтягивало уж слишком.
– А, то ничего, Коля…, – не унималась Верка, и счастливая обновой, подбежала к Николаю, повисла у него на шее, – С теплом хлопот прибавится, как раз в пору будет…
– Да, не липни ты! – сорвав ее пухленькие пальцы, окончательно разозлился Николай, – Расплылась, как тумба, на лошади не объедешь…
Вера побагровела, отступила назад.
– Да уж, не хуже твоей дохлой Нюрки! – прикусила она от досады губу.
– Цыц, стерва! – развернул Николай плечо.
Испуганная женщина попятилась, но не смолкла:
– Думал, не знала, не знала! А, я все про тебя, кобеля косолапого знаю!
– Что?!! – взревел Николай.
Верка мгновенно скрылась за некрашеной дверью.
Колька, между тем, достал бутылку "Портвейна" и распечатал. Жена в трещинку наблюдала за ним: пить не стал, опять задумался, облокотясь на загрубелые красные кулаки.
"Нюрка, неужели она и впрямь счастлива с ним, с Василием" – думал он. Ее гибкое, упрямое тело Колька помнил хорошо. Ни в какое сравнение не шло оно с рыхлой неуклюжестью Веры. Он знал каждую складку на ее коже, а вот, глаз Анны… Никола ни как не мог вспомнить: "Зеленые или серые, а может быть, голубые?". И это, почему-то очень мучило его, не давало покоя. Даже среди ночи мужчина просыпался от ее пристального взгляда, запомнившегося на всю жизнь, видел ее четкие, изогнутые вечным вопросом брови, высокий лоб, безупречно прямой нос, а глаз, глаз Анны различить не мог. «Неужели он потерял ее навсегда? Насовсем? Тонкостанную Нюрашку с черной длинной косой, и лишь, строгая Анна, с крутым завитком волос и холодным, неприступным для него взором, будет жить по соседству, ненавидеть его и презирать?!».
Колька выпил залпом стакан вина. Вспотевшие волосы прилипли ко лбу. Он протер лицо ладонью и со всей силы стукнул по столу.
– Врешь! Не быть тебе счастливой!
Верка вздрогнула за дверью, ядовито скривила губы.
– Змея, всю жизнь загубила!
Теперь, Колька пил много и без разбора. В голове его образовалась такая путаница, что он порой завывал протяжно и хрипло: “Почему, почему она, теперь, не его?! Чем он, рыжий Васька лучше? Почему, наконец, Василий все простил ей? ”.
Василий неуверенно постучал. Появилась молоденькая чернобровая девчонка, с тоненькими, почти детскими пальчиками.
– Ух! – облегченно выдохнул Василий. – Слава Богу, не вчерашняя карга…
– Что вы хотели? – спросила девушка, с любопытством разглядывая его рыжие ресницы.
– Передачку жене, – и Василий сунул шоколадку вперед.
– Шоколад родильницам нельзя, – отрезала девчонка.
Василий на мгновение замешкался, и опять протянул запретный гостинец.
– Ну, тогда вы возьмите, не назад же нести…
– Ой! – всплеснула молоденькая сестричка тонкими пальчиками, – Спасибо большое…, – и запнулась, наблюдая, как Василий переставляет через порог ведро, накрытое тканью.
– А, это еще что? – нахмурила она брови.
Вместо ответа, мужчина смахнул покрывало, обнажив алые, казалось дышащие букеты.
– Ой, мамочка! – опять всплеснула руками медсестра, и, забыв про презент, открыто, с нескрываем интересом начала рассматривать Василия, как уникальнейший, чудом сохранившийся экспонат.
Васька смущенно заулыбался, покусывая рыжие усы.
– Жене сюрприз. Сына мне родила…, – он наклонился и, взяв несколько цветков, преподнес восхищенной девчонке.
– Спасибо, – воскликнула она снова, – Прямо, как в заграничной картине! – но тут, же осеклась, – Нельзя к нам и цветы тоже…
Василий склонил голову и затоптался на месте, не находя слов.
Девушка поморщила несколько секунд свой гладкий лобик, и, видимо найдя решение, радостно воскликнула:
– Порядки у нас строгие, но, кажется, я придумала, – махнула она по привычке своими миниатюрными пальчиками, – Мы не будем передавать вашей супруге эти замечательные тюльпаны, но она их увидит!
– То есть, как? – не понял ее мужчина и заморгал от удивления своими необыкновенного цвета ресницами.
Девчонка засмеялась, видя, как Василий растерялся. «Такой великан», – подумала она, – «А расстроился, прямо как ребенок…».
– Не волнуйтесь, – успокоила его медичка, – Я же сказала, что помогу… Поверьте, это будет настоящий сюрприз для вашей жены! Правда, придется пожертвовать цветами.… Жаль, конечно, но это стоит того. Подождите одну минуточку, – и она убежала, захлопнув за собой дверь.
Вскоре, Василий снова услышал ее верещащий голосок и многочисленные возгласы подруг.
Ситцевая штора на окошке раздвинулась. На мужчину с любопытством смотрело несколько сотрудниц в белых халатах, совсем молодых и тех, чьи лица уже были тронуты неумолимыми морщинками.
Василий улыбнулся женщинам, и так ему стало легко от встречи с этой хрупкой городской девушкой, с ее ясно-серыми глазами, будто не просто с хорошим человеком, с самой удачей соприкоснулся он в этот день.
Анна сидела на кровати, опустив тонкие смуглые руки на короткий, давно выцветший больничный халат. Белая косынка, низко повязанная над самыми смоляными бровями, придавала ей вид примерной богомольцы.
– С тебя, в пору картины писать, Нюра, – глядя на нее, улыбаясь, сказала Зина, соседка по палате.
– В таких нарядах только и создаются великие полотна! – съязвила Кларочка, щуплая, по сравнению с последней, и самая молодая среди них, – Не понимаю, почему не разрешают принести из дома нормальную одежду? Можно подумать здесь у них в больнице стирают чище… Ни у кого, булавочки нет? А, то у меня двух пуговиц не хватает.
– Если, только, пуговиц это не беда…, – упитанные щеки Зины в улыбке, казались, еще полнее, – Да, и кому ты здесь нужна, – женщина подняла грузное тело с кровати, та пропищала.
– Терпеть не могу этих дореволюционных коек! – сморщила носик Клара, – И плоских шуточек, – добавила она.
– Ты смотри, Нюр, какая интеллигентка у нас завелась, – обратилась женщина
