Арина Ларина - Свадьба беременной Золушки
Костик бодро алекнул и тут же отчетливо досадливо вздохнул, услышав Юлькино «Привет, это я…». Она в этот момент судорожно решала: делать вид, что ничего не случилось? Но это же глупо… Или начать с места в карьер, тогда можно будет расставить все точки над «и». Победило второе.
– Ну и как это все понимать? Объясниться не желаешь? – максимально нейтральным голосом сказала Юлька. Руки бешено тряслись, и вообще весь организм основательно потряхивало, как при лихорадке.
Как выяснилось, объясниться Константин желал: «…Чтобы ты наконец поняла и перестала звонить». То, что последовало дальше, не могло присниться даже в самом кошмарном сне: Юлька узнала про себя столько всего, что сообщать Костику о задержке уже просто не имело смысла. То ли она выбрала неверную тактику, то ли это была судьба, толкавшая ее, как паровоз, по заранее проложенному пути, который скрывался за линией горизонта и вел в неизвестность.
Оказалось, что Юлька никогда не была нормальной женщиной, такой, какой должна была быть в понимании Кости: она не следила за модой, не была экстравагантной, не делала маникюр…
Она вдруг вспомнила, как на каких-то переговорах видела переводчицу с шикарными полированными ноготочками, после чего Юлька завалилась в ближайший салон красоты с единственной мыслью – сделать хоть раз в жизни вот такое же чудо на своих руках. Но, увидев цену, она вспомнила о том, что до зарплаты еще 11 дней, а денег осталось мало, занимать она принципиально не хотела, а Костя на свою стипендию купил компьютерные диски со стрелялками. Так что красота оказалась не по карману. В памяти всплыло лицо Катюхи и ее сердитый, выговаривающий голос: «Ты обалдела, как можно так себя унижать, мужик должен зарабатывать! Мужик! А не ты… Не, рехнулась девка – альфонса завела. Да кошелек у мужика – вторичный половой признак, усвой это, а то так и будешь этого дармоеда до старости кормить!»
– Ты же не зарабатывал, – понесло ее оправдываться, хотя она понимала, что сейчас это уже бесполезно и глупо, – на какие шиши за модой-то следить!
Обида и оскорбленная гордость набирали обороты:
– Ты жил за мой счет: за квартиру, за еду, за трубки, за шмотки твои – за все платила я. Мне же по выходным работать приходилось, чтобы нам на еду хватало, чтобы ты, гад, соки себе свежие давил по утрам….
Только бы не заплакать, не заплакать…
– Во-во, – отреагировал Константин. – Ты только про деньги и думаешь, в тебе же ни грамма женственности, духовности…
– Какой духовности? У тебя совесть есть – ты же не духовной пищей питался, ты жратвы требовал.
Это была уже кухонная разборка, глупая и некрасивая, но Юлька не могла остановиться. Злость, отчаяние, обида. Сколько времени потрачено на этого… Господи, ведь не девочка уже. Так хотела устроить судьбу, родить ребеночка. Ну не было у нее любви никогда, ну поверила, что вот оно – чувство. Просто ей очень хотелось поверить. Была ведь счастлива, недолго, но была. И вот такой финал.
Костю тоже несло. То ли он не понимал, что говорит, то ли спятил:
– Ты на белье свое посмотри: как у бабки деревенской. Как будто у тебя куча детей и тебе не про эротику, а про сенокос думать надо. Пионерка, тоже мне. Да и в постели ты – не фонтан, бывает и получше…
Это была уже та грань, за которую ему заходить не следовало. Может, он проговорился, может, специально решил ее позлить, но в любом случае сделал он это зря.
– Да пошел ты!.. – рявкнула Юлька. – А ну выматывайся из моей квартиры, чтобы к вечеру духу твоего там не было, пускай тебя твои «получше» теперь содержат! Альфонс!
– С каких щей «выматывайся», – спокойно парировал Костик. – Квартира не твоя, мы ее снимаем, ближайший месяц оплачен, так что не понимаю, что за наезды.
Она вдруг почувствовала, что он улыбается: самодовольно, с превосходством. «Слепая я, что ли, была, как я не видела, какой он на самом деле», – обалдело подумала Юлька. Злость душила ее, но сделать было ничего нельзя, он был абсолютно прав: она даже ни разу не видела хозяйку, у которой они снимали эти «полукомнатные» апартаменты. Просто давала Косте деньги, а он расплачивался.
Совсем некстати вспомнилось, что у нее там вещи, и как их теперь забирать – непонятно. И задержка!.. С этим-то что теперь делать? На нее накатила такая усталость, такая безысходность.
– Значит, ты окончательно решил… – Юлькин голос предательски засипел и сорвался. Эмоции захлестнули невезучую в личной жизни секретаршу, и она с такой силой хрястнула телефонной трубкой об аппарат, что тот должен был расколоться. Но не раскололся. Он стоял, матово поблескивая бежевыми боками, на красивом офисном столе, между компьютером и принтером, в приемной а-ля «европейский стандарт». По экрану монитора периодически пролетала на помеле бабка-ёжка, подаренная Юльке на прошлый Новый год компьютерщиком Андреем и принятая ею сначала за вирус. Обычный телефонный аппарат, кусок пластмассы, набитый электроникой, только что разрушил Юлькину жизнь.
«Ах ты гад, ах ты гад…» – эта единственная мысль, как заезженная пластинка, на огромной скорости прокручивалась в Юлькиной голове. Никаких других мыслей не было: ни конструктивных, ни просто других. Никаких.
Звонкая трель вырвала ее из состояния ступора, рука автоматически потянулась к аппарату. Поднося к уху трубку, внутри которой что-то с шуршанием перекатилось, Юлька вяло отметила про себя, что, вероятно, она все-таки что-то в этом чертовом телефоне сломала. По ушам ударило гуденье Василия Степановича, занудного дядьки лет шестидесяти, у которого были какие-то дела с шефом. Юлька не любила его солдафонский юмор и постоянные натужные попытки пофлиртовать с ней.
– Юляша, здравствуй, – забубнил Василий Степанович. Вот под этот его бубнеж Юлька и начала медленно приходить в себя. Вежливо улыбаясь раненой трубке, она кивала головой, как китайский болванчик, и повторяла «да-да, конечно», «обязательно» и прочую дежурную вежливую ерунду. Отсоединившись, она с ужасом поняла, что абсолютно не помнит, о чем только что говорила и что именно успела пообещать.
Разговор с Василием Степановичем привел ее в чувство и основательно встряхнул отсутствием каких-либо воспоминаний о содержании самой беседы. Это нервировало и заставляло извилины судорожно шевелиться. Результатом активизации мозговой деятельности стало осознание факта, что в приемной она находится далеко не одна. Вальяжно раскинувшись в кресле, терпеливо ожидал аудиенции мужчина, выглядевший словно фотомодель из глянцевого журнала. Валерий Михайлович, которого всегда и всем приходилось ждать, обычно вылетал к нему из кабинета, долго витиевато извинялся и, радостно воркуя, утягивал этого красавца к себе. Остальные маринуемые в приемной визитеры такой чести не удостаивались: после многократных Юлькиных заглядываний и напоминаний, что у него назначена встреча, шеф наконец давал себя уговорить и с отчаянием бросал:
