Невеста миллионера (СИ) - Попова Любовь
Но стоит мне перенести вес, мышцы дают о себе знать так, словно кто-то их натягивает на кулак и рвет. Она хочет словить меня, помочь, но я отталкиваю. Падаю сам и некоторое время лежу.
— Не смей меня трогать, поняла? И закрой шторы. Ты же не просто так вернулась. Деньги нужны? — смотрю на нее снизу-вверх, почему-то замечая, что даже в таком ракурсе она выглядит неплохо. Чистая кожа. Длинные ресницы. Тонкие, но такие приятные на вид губы. Широкий рот. Очень широкий рот. Будь она чуть поразвязнее, я бы даже сказал — рабочий. Но гораздо удобнее смотреть на ноги. Ее тонким лодыжкам можно петь оды, насколько хорошо они выглядят.
Замечаю колыхание юбки, когда она все-таки слушается меня и закрывает шторы, возвращаясь на то же место. Но чуть ближе, так, что теперь я имею возможность заглянуть под юбку.
Лето, жара, а она в колготках. Как так-то? Даже белье не дала рассмотреть.
— Да, мне нужны деньги. Только ради этого я здесь, — говорит, держа надо мной бутылку минералки. Какая внимательная. Вдруг замечает мой застывший взгляд. Хмурится и отходит. — Я думала, инвалиды скромнее, учитывая…
— Учитывая, что?
— Вашу проблему, — неловко кивает она на пояс джинсов и пытается отойти, а я протягиваю руку и обхватываю ее идеальную лодыжку, замечая, что пальцы полностью сошлись.
Какая же она тоненькая.
Даже жаль, что не брюнетка или рыжая. Ненавижу блондинок.
Вторая рука уже на пряжке ремня.
— Что… Что вы делаете?
— Хочу продемонстрировать вам свою проблему….
Глава 4. Харитон
Я уже дернул ремень, буквально плавясь под ее недовольным, гневным взглядом холодных как лед глаз. Опустил голову только на миг, чтобы расстегнуть пару пуговиц, и вдруг чувствую, как по шее побежали мурашки, а на голову льется вода.
Я в шоке смотрю на перевернутую бутылку в тонких пальцах.
— Потушите ваш факел…. — говорит она насмешливо, а меня от гнева подбрасывает как пар в гейзере. Я грубо тяну ее ногу на себя. Заставляю упасть и ложусь на нее, сжимая теперь шею.
— Ты чего творишь!? Ты кто такая, чтобы устраивать подобное? Совсем страх потеряла, нищебродка?
— Точно там же, где вы потеряли вашу совесть, — не боится. Не вижу страха, только отвращение. Ну, конечно, я же калека, с чего бы меня бояться?
— А у меня ее и не было никогда! Хочешь, докажу? — смотрю на поджатые тонкие губы, поднимаю голову и почти не чувствую боль в ногах.
Мышцы не ломит, зато начинают болеть другие части тела. В башке звенит. В горле пересыхает.
Некрасивые, тонкие губы. Почему они так манят? Почему хочется укусить так, чтобы она закричала, чтобы кровь брызнула мне в рот. Дрянь… Кто ты такая, дрянь?
Почти касаюсь губ, но она отворачивается, сморщив вздернутый нос. Отталкивает меня и изящно поднимается, отряхивая свою отвратительную юбку.
Черт, и почему она блондинка. Почему ворочает нос, когда другие прыгнуть готовы на меня, почему не боится гнева. Именно в этот момент тишину, застывшую между нами, рушит звук урчащего живота.
Ее ухмылка злит, а ее спина просто выбешивает.
— Я выгнал тебя вчера!
— А я вернулась, и самый вкусный завтрак ждет вас в столовой. Я приготовила две порции, на случай очередной вашей детской истерики.
Детской? Детской!
— Да что ты знаешь… — кричу в пустоту, продолжая сидеть в своем кабинете. Желудок сворачивается узлом, ноги адски ноют, а голова раскалывается. А во рту…. Черт. Не удивительно, что она сморщилась и отвернулась. И все-таки интересно, какие у нее губы. На вкус такие же поджатые или мягкие и нежные, как она сама.
Откуда вообще она появилась и почему ведет себя так, как будто имеет право мне грубить и учить меня жизни?
Падаю на спину, долго, долго рассматривая люстру. Она… Она ведь даже не красивая. То есть, может, в ней что-то и есть. Что-то изысканное, как в запыленной вазе, про которую забыли. Антиквариат, который стоит бешеных денег. Да, в ней есть свой класс. Гордость, которая не позволяет мне сказать ей грубое: «На колени и открой рот». А еще в ней есть что-то знакомое.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Все-таки хреново, что она блондинка.
Стараюсь подняться, особо не работая мышцами ног, поднимаю перевёрнутую коляску и усаживаюсь в нее.
Еду к себе в комнату, кое-как принимаю душ.
В зеркало смотрю всего пару мгновений. Возникает мысль даже взять расческу и пройтись по патлам, что отросли за последние несколько лет, но с чего бы вдруг.
Делаю хвост и чищу зубы.
Потом долго смотрю на свой в хлам помятый гардероб. В комнату никого не пускаю. А когда нужно надеть костюм в офис на очередное собрание просто заказываю новый. Вон они уже кучкой валяются на полу. Беру не самую грязную футболку. Сначала пытался найти чистую, но понял, что это как найти воду в пустыне. То есть возможно, если знать где, а где, я не знаю.
Натягиваю брюки через новые муки боли, проклиная врачей, которые не могут понять, как унять эту агонию. Твари. Только деньги мои нужны. Пытаюсь разобраться в себе.
Почему я вообще задумался о чистоте одежды.
Выкатываюсь в коридор и проезжаю мимо лестницы. Не хожу наверх. Там комнаты сестры, матери, отца, моя старая.
Там как склеп и ходить туда, как побывать на кладбище, где нет только моей сестры.
Она катается по Европе за мой счет. Главное, что больше не работает проституткой. Надеюсь.
Перед столовой слышу смех и застываю. В груди образуется теплый шар, и становится почти больно. Это с кем она смеется… так?
Закатываюсь внутрь и вижу, что она убирает тарелку Генриха, который корчит рожу. Да, он часто ест со мной, но это моя столовая. Мой повар. И смеяться она должна так только со мной. Но, конечно, заметив меня, веселиться она перестала.
Дрянь. Выкинуть ее из дома. Оскорбить. Поиметь бы… Не была бы блондинкой.
— Вы работать пришли или ржать? — смотрю на водителя, но тот спокойно допивает чай. Он тоже продержался дольше всех, потому что умеет мне ответить. Умеет побороть мой гнев иронией.
— Лично я пришел пожрать, ну а поржать это святое. Тем более поднимает настроение. Попробуйте, Харитон Геннадьевич.
— Я попробую тебя уволить прямо сейчас.
— И сдохните с голода. Все было просто замечательно вкусно. Еще никогда в этом доме не было такого повара. Такой женщины, — этот хмырь целует ей руку. А меня уже потряхивать начинает.
— Иди помой машину.
— Она чистая…
— Тогда протри от пыли! Вылижи! Можешь на нее поссать! Выйди, я сказал! — разорался я, не сдерживая, а когда он ушел, сел за стол и как ни в чем не бывало стал есть рисовую кашу.
Обыкновенную рисовую кашу.
Густую, наваристую, сдобренную маслом, сахаром и смесью свежих ягод. Я вообще забыл, когда ел что-либо подобное.
Она смотрела, пока я ел, но решила уйти, но я заколебался находиться один.
— Вы сказали, что это будет самый вкусный завтрак в моей жизни. Но рисовая каша не тянет на кулинарный шедевр. Это просто… Каша.
Она молчит, словно ждет чего-то.
— Принеси еще.
— Конечно, — усмехается она и уходит, а я тру лицо, пытаясь понять, как вообще вляпался в обычного повара. Нищебродку. Не самую красивую. Еще и блондинку. Но отрицать бессмысленно, я хочу увидеть ее без одежды.
Она ставит передо мной тарелку и снова хочет уйти, а я руку ее хватаю. Запястье тоненькое сжимаю, чувствуя, как под почти прозрачной кожей бьется учащенный пульс. Поглаживаю большим пальцем тыльную сторону ладони, не давая вырваться. Хочу сказать о своих желаниях, но понимаю, что даже имени ее не знаю.
— Отпустите.
— Как тебя зовут?
— Э… — она мешкается, но потом спокойно отвечает. — Ева.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Руку вырывает и внимательно смотрит, словно ждет, что я что-то сделаю. Словно узнаю ее. Становится даже неудобно, потому что я не понимаю, что таится на дне ее ледяных глаза. Откуда там столько неприятия, ведь мы познакомились только что.
— Больше не трогайте меня, — требует она, и это раздражает. Ненавижу, когда мной командуют.