Оксана Сергеева - Ты у меня одна (СИ)
— Да. Оригинально. Стильно. Ярко. Тебе идет, — одобрил новую прическу матери — градуированное каре с удлиненными передними прядями. — Пошли в ресторан.
— Приглашаешь? — хмыкнула.
— Конечно, — улыбнулся сын.
— Давай завтра, сегодня уже нет.
— Давай. А что отец сказал? Оценил? Ему понравилось?
— Ему все нравится. Ему всегда и все нравится.
— Это же классно.
— Классно. Но мне хочется слышать комплименты почаще и своего мужа, а не только от сына и посторонних мужчин.
— Мама, ты шикарна. Вот только Денису Алексеевичу не говори про посторонних мужчин, — ухмыльнулся.
— Ты же меня не выдашь?
— Я? Нет, — заверил с улыбкой и посмотрел в сторону входной зоны.
— Я все слышу! — крикнула приближающаяся сестра. — Мама я тебя сдам. Считай – уже сдала. Это же моя святая обязанность. — Повисла на Ваньке, обхватив его сзади за плечи. — Ва-а-нечка, — протянула манерно и ласково, и принялась расцеловывать брата, пригибаясь то к одной, то к другой щеке.
— Катюша, осторожно, — укорила Юлия, — у него в руках горячий кофе, обожжетесь оба.
— Значит – надо убрать кофе, — пробормотала дочь, последний раз смачно чмокнула брата и крепко прижалась к его спине. — Мама, ну как я могу не повисеть на нем? Он же только вчера прилетел, весь такой загореленький, красивенький, еще свеженький и чистенький, никем не зацелованный и не пахнущий женскими духами. Сейчас же снова начнет шляться по бабам.
— Прям сегодня и начну. Кофе вот только допью и сразу пойду шляться.
— Конечно. Будешь шляться по своим непорядочным шлюхам, — шутливо рыкнула сестра.
— У меня все шлюхи порядочные.
— А что шлюхи бывают порядочными? — съязвила Юлия. — Вы не могли бы обсуждать это там где-нибудь… у себя в кулуарах?
— Могли, — усмехнулся Иван.
— Ой, мама прости, — ахнула дочь, — я и забыла, что я таких гадких слов не знаю.
— В общем, — подвел Ваня итог, — ты поняла, Юлия Сергеевна, что как мать ты провалилась.
— Определенно.
— Вот такая у нас жестокая реальность, — отчеканила Катя. — Она такая жестокая, что пишется через «ы».
— Все – Ванька вернулся теперь я снова на последнем месте, — прозвучал сзади голос отца, и Катя вздрогнула, радостно засмеявшись.
Юлия улыбнулась: заметила, как Денис неслышно вошел сквозь стеклянные двери террасы, но виду не подала.
— Папенька, вот что ты такое говоришь! — с преувеличенной страстностью воскликнула Катя. — Твое место никто и никогда не займет. Ты всегда на первом. У нас с Ванечкой давно все поделено: он – маменькин сынок, а я папенькина дочка.
— Видимо, только это позволяет вам сосуществовать мирно, — хмыкнул отец.
— И это тоже, — просияла Катюша и, бросив Ваньку, тепло прижалась к груди отца. — Вот как ты мог… взял и сам снял галстук, — шутливо нахмурилась дочь, стаскивая с шеи развязанный галстук.
— Все Катечка, теряешь позиции, отец сам с себя галстук снимает. Никакого к тебе доверия, — поддел Ваня.
— Да не может такого быть! — Катя взяла свою чашку и отхлебнула, потом отошла, чтобы налить кофе для отца. Денис сел рядом с женой, вздохнул устало.
Ваня отставил свою чашку.
— Папенькина дочка, иди собирайся, а то я сейчас поеду.
— Уже пошла, — отсалютовала Катя.
— Дурки вы оба, — улыбаясь, мама покачала головой. — Одному двадцать восемь, второй – семнадцать, а ума…
— А ума у меня уже на двадцать семь, — заявила дочь.
— Вот кого ты воспитал? — шутливо упрекнул Иван отца. — Принцесса.
— Не принцесса я, королевна! — крикнула Катюша, удаляясь. — Екатерина Великая я!
— Я воспитал? Это ты ее воспитал, — усмехнулся отец. — Сам как? Живой? — спросил коротко, но посмотрел тепло и участливо.
— Нормально, горло только болит. Акклиматизация, как обычно.
— Еще бы ты таблетки вовремя пил… — снова упрекнула Юлия сына.
— Работать собираешься? — спросил Денис, приникая губами к чашке.
— А чё надо? Если сильно надо, то могу собраться.
— Сильно надо, сильно.
— Эх, ну что за жизнь… — простонал сын. — Мне прям сразу захотелось снова свалить на Гоа.
— Ванечка, ку-ку, — позвала сестра, перекидывая ремешок сумочки через плечо.
Иван прокашлялся и слез с высокого стула. Друзья уже ждали его в ресторане. Не очень хотелось ехать, не то было самочувствие для компанейских посиделок, но обещал.
— Вернешься к нам сегодня? — поинтересовалась мать.
— Нет. К себе поеду. Голова трещит как после хорошей попойки.
— Позвони.
— Обязательно. Всех обнял, поцеловал.
_____
— Твою ж мать… — пробасил кто-то возмущенно. Тут же раздался звук битого стекла, и все обернулись. — Куда ж ты… — мужчина оторопело смотрел то на испуганную официантку, то на свой светло-серый пиджак, по которому расползались красные пятна томатного сока. И как только эта девка умудрилась налететь на него! Хорошо вечер начался, ничего не скажешь.
— О, господи… — девушка, кажется, и сама была шокирована произошедшим. — Простите, я…
— Иди уже отсюда, — нетерпеливо отмахнулся от ее объяснений.
— Простите…
— Иди, — теперь и жестом отмахнулся, не только словом, желая, чтобы она поскорее скрылась с глаз.
Официантка отступила, освобождая проход в зону вдоль витражных окон, где расположились друзья. Их столик находился за невысоким деревянным ограждением, которое служило скорее элементом декора, ибо от глаз других посетителей ресторана совсем не скрывало.
— Шаур, вот стоит только тебе появиться – девки сразу с ног валятся, — сыронизировал Костя, когда Шаурин подошел ближе.
— Ничего не могу с ними поделать, — хмуро отозвался Иван, усаживаясь в удобное кресло. — Вот только я как-то привык, чтобы коктейль отдельно, Маргарита отдельно. — С видимым раздражением взял с тарелки льняную салфетку, понимая, впрочем, что она уже ничем не поможет: пиджак безвозвратно испорчен. И все равно прошелся пару раз по ткани, и бросил салфетку на стол.
— Шаур, ты чего? Надо было администратора вызвать, а то понабрали криворуких. Твоя человечность просто не имеет границ, — с едва заметным сарказмом продолжал высказываться Костя Татаринов.
— Это бесчеловечность границ не имеет, а человечность – еще как. А у моей человечности, Татарин, границы есть. И вполне определенные, — сказал Иван с едва заметным нажимом. Давления было больше во взгляде, чем в словах. Татаринову этого хватило, чтобы отстать. Впрочем, Шаурин не собирался повторять два раза. Шевельнул крупными плечами, снял испачканный пиджак, оставшись в белой футболке. На груди у него красовался Че Гевара.