Lizage - Проклятие клана Монтгомери

— Если надо, могу не вылезать из постели.

Он поцеловал меня, словно в последний раз в жизни.

— Чёрт, мне сложно будет сегодня сосредоточиться на работе. Кевину придётся сдать клиентам дом с кривыми стенами и перекошенной плиткой.

Я проспала часов до двенадцати, когда робкое осеннее солнце ненадолго выглянуло из-за облаков чтобы обогреть вершины сосен. Набросила на плечи клетчатую фланелевую рубашку, которую нашла в шкафу, босиком спустилась вниз. Деревянный пол был чистым, шероховатым и на удивление тёплым. Джейми утром включил отопление. Мой рюкзак всё ещё лежал у входной двери. Я достала зарядку для телефона и чистое бельё. Больше ничего распаковывать не хотелось.

Приняла душ в маленькой ванной наверху, так непохожей на просторную комнату с голубоватыми стенами, примыкавшую к спальне родителей на втором этаже. Одинокая зубная щетка Джейми красовалась в идеально чистом стакане. Его пластиковый бритвенный станок, дешёвая пена и одеколон из супермаркета опрятно лежали на полке.

Я побродила по дому, просушивая волосы. В подвале больше не хлопало, в коридорах никто не вздыхал. При ровном свете пасмурного дня особняк Монтгомери стал тихим, смиренным и почти добродушным, словно наконец согласился принять меня в гости. Доски пола податливо поскрипывали под ногами. Потолки, непривычно низкие, построенные во времена, когда надёжность считалась важнее дизайна, благосклонно склонялись над моей головой. Медные люстры подмигивали тёплым блеском, бархатные кресла приглашали взять с полки книгу и, забравшись в них с ногами, погрузиться в события давно минувших дней. Даже свисающие с кухонного потолка сковородки не пытались образумить меня ударом по лбу. Убедившись, что дом больше не намерен мне угрожать, я вернулась в спальню Джейми.

Только сейчас я заметила, что кровать у него узкая, полуторная, и удивилась, как нам вдвоём не было на ней тесно. В дальнем углу ютился под скошенной крышей шкаф, из тех, что продаются в магазинах готовой мебели. У кровати стояла тумба, на которой ровной стопкой были сложены несколько журналов по сноубордингу, сборник рассказов Г. Ф. Лавкрафта издания семидесятых годов и старенький ноутбук с проводом, тянувшимся к розетке у плинтуса. На полу у окна лежали разборные гантели.

Я открыла шкаф и посмотрела на себя в зеркало, висевшее на дверце. Спокойный свет осеннего полудня не скрывал ничего. Ни полноватых бёдер, ни намечающейся морщинки меж бровями, ни припухшей от поцелуев нижней губы. Я собрала волосы на затылке и завязала в хвост. Мне больше не хотелось непроизвольно сутулиться, скрывая слишком большую грудь. Вчера Джейми признался, что семь лет мечтал уткнуться в неё лицом.

Вся его одежда помещалась на двух полках. Я потёрлась щекой о колючую шерсть свитера, вдохнула запах мыла, исходящий от белья. Развернула пару сильно потёртых джинсов подросткового двадцать девятого размера, классического кроя, немодного теперь. Если бы он увидел, как я глажу и нюхаю его одежду, наверняка счёл бы меня сумасшедшей.

Я представила себе, как приду в большой универмаг вроде Мейсиз, когда всюду предрождественские скидки, ёлочные шары, снежинки и свет. Размечталась, как накуплю ему шёлковых рубашек с зауженной талией и широкими лацканами, которые нужно носить расстёгнутыми на пару пуговиц, демонстрируя миру эти прекрасные ключицы. Стану выбирать тёмно-синее или светло-серое, чтобы подчеркнуть его белую кожу и зелёные глаза.

А потом найду несколько пар брюк, узких, собирающихся небрежными складками поверх ботинок, на размер меньше, чтобы сидело плотно, как сейчас носят. Моё воображение понеслось дальше, и я обмерла от умиления, представляя, как будет смотреться на ладной фигуре моего возлюбленного дорогой качественный костюм.

Около двух я включила телефон, обнаружила три не отвеченных звонка от Джейми и тут же перезвонила. Его голос звучал волнительно и непривычно. Он сказал, что соскучился и хотел узнать, всё ли в порядке.

Я стыдилась признаться, что выключила телефон, чтобы не принимать звонков Роберта. Так малодушно с моей стороны.

— Зря я пошёл на работу, — сказал Джейми, — не следовало оставлять тебя одну.

— Не беспокойся, — ответила я, — ты ждал меня семь лет, я никуда не денусь за несколько часов.

— Я думал об этом всю ночь и всё утро. Я откажусь от наследства и мы с тобой уедем отсюда, куда захотим. Мне ни к чему особняк Монтгомери. Мой дом там, где ты и наши дети. Я очень хочу детей, Мадлен, не меньше троих и чем скорее, тем лучше.

— Ты совсем свихнулся, — сказала я, чувствуя себя непозволительно, незаслуженно счастливой.

— Я люблю тебя, — произнёс он тихо и с отчаянием, словно боялся, что нам больше не доведётся поговорить.

Отключившись, я ещё долго сидела на полу и вытирала слезы. Представила себе, как он красит стены в промозглом нежилом доме, стоя на стремянке в мешковатом рабочем комбинезоне, как цветные брызги ложится на его волосы. Если бы знала, где тот дом, нарушила бы все обещания и примчалась к нему.

Я выпила кофе на кухне, сгрызла сочное яблоко, вернулась в постель. Пыталась читать тот дурацкий роман про спасение мира и заснула, прижавшись щекой к подушке, хранившей запах Джейми.

За окнами опускались сумерки, когда я открыла глаза. Парковка на заднем дворе пустовала. Я помнила, что он обещал вернуться засветло, набрала его номер, рискуя показаться навязчивой, но меня перебросило на автоответчик. Оставлять сообщение не стала, всегда ненавидела говорить в пустоту. Да, батарейки садятся в самый неподходящий момент, а работы часто оказывается больше, чем планируешь. Я уговаривала себя не начинать беспокоиться раньше времени, но на душе повисло предчувствие беды.

В коридорах снова гудели злые сквозняки и моё воображение выхватывало из шума ветра голоса, повторявшие шёпотом обрывки мрачных предзнаменований. Я пошла в библиотеку, взяла в руки дневник Фредерика, и, полистав плотные желтоватые страницы, нашла строки, которые мне следовало прочесть два месяца назад.

"Смерть скорая и безжалостная позовёт за собой рождённого под славным именем Монтгомери, либо супружницу его, когда переступят они порог дома, и назовёт он её своею во веки веков."

Далёкий голос того, кто двести лет назад заварил эту кашу, наконец достучался до моего сознания. Несчастье случится не со мной. Я торопливо натянула всю одежду, какая у меня была, схватила ключи от прокатной машины. Намотала на шею колючий шерстяной шарф. Когда я миновала ворота, из тёмной глубины небес затейливыми виражами начали спускаться первые снежинки, бесславно тая на лобовом стекле.