Джоанна Троллоп - Любовь без границ
— Это Робеспьер, — сказал Марк. — Куплен на толкучке за десятку.
По стенам были развешаны оттиски с картин Дэвида Хокни, вдумчивые черно-белые фотографии городских пейзажей вперемежку с мастерски подсвеченными изгибами человеческого тела, а полки (это, как правило, незатейливое обиталище книг) были стальные, серые с ярко-алым.
— Нравится? — спросил Марк, делая общий жест.
— Да, очень! — Стоя в центре комнаты, Кейт медленно поворачивалась, вбирая взглядом краски латиноамериканских орнаментов, гладкую полировку пола, всю эту строгую и одновременно яркую красоту. Это было все равно что смотреть с балкона или с палубы корабля. — Очень! — повторила она. — Здесь столько света и так легко дышится!
— Потому я и выбрал второй этаж.
— А я никогда не обставляла дом… — Кейт запнулась, внезапно поняв, до какой степени это правда. — Я имею в виду с нуля. Просто пользовалась тем, что уже сделали другие. Это не казалось таким уж важным… раньше. — Она взяла со стола индийский подсвечник — медный, витой, приятно тяжелый. — Как, должно быть, чудесно видеть, что четыре стены постепенно становятся жильем, именно таким, какое тебе, лично тебе хочется.
— Чудесно, — согласился Марк, наблюдая за ней.
— Беда в том, что я слишком суетлива. Вечно в спешке, вечно на бегу, а за мной остается только хаос. Джеймс… — Кейт помедлила, — он однажды подарил мне настенную тарелку с надписью «Только нудные женщины аккуратны», но я бы не возражала, я бы даже хотела… если бы только выпал шанс что-нибудь обустроить своими руками!
— А где вы жили раньше, до Джеймса?
— На квартире. Снимала на паях с пятью точно такими же, как я. Никто из нас даже не попытался ничего там изменить.
— Почему?
— Просто в голову не пришло. Я, например, не задумывалась о таких вещах. Важно было только одно — Джосс.
— Кто это, Джосс?
— Моя дочь. Был у меня один тип, канадец. Стоило мне намекнуть ему, что я беременна, как его и след простыл.
— Вещи кажутся важными или не важными в зависимости от того, какой это этап жизни, — задумчиво заметил Марк.
— Когда родилась Джосс, мне было уже двадцать два.
— Да, я моложе, — спокойно согласился он, — и у меня было на десять лет больше свободы.
— Я бы никогда не променяла Джосс на свободу!
— Этого я не имел в виду. Свобода может показаться важной и в зрелом возрасте. Захочется восполнить ее недостаток.
— Свобода… — повторила Кейт, пробуя слово на вкус. Взяла с дивана подушку, ярко расшитую грубыми, самобытными изображениями птиц, и прижала к груди. — Здесь у вас свободой пропитан сам воздух.
— Правда.
— Порой… — Она сделала глубокий вздох. — Порой люди так смыкаются вокруг, что невозможно дышать. Мне всегда казалось, что выслушать, поддержать и помочь — это самое малое, что можно сделать для других. Самое малое, да… только если у тебя все в порядке. В данный момент… — Она не могла продолжать и поднесла подушку к лицу, укрылась за ней.
— Я же говорю, жизнь состоит из этапов. Никому не дано оставаться одинаковым на всем ее протяжении. Мы ведь не каменные. — Марк приблизился к Кейт и взял ее за локти. — Совсем не обязательно и дальше принимать то, что уже не устраивает. Вы можете быть второстепенным лицом в пьесе о чужой жизни, но не о своей собственной. Там вы главная героиня, и у вас есть полное право влиять на сюжет. Тридцать шесть лет — это не так уж много, и уж точно не слишком много, чтобы все начать заново.
Кейт со вздохом разжала руки, подушка упала на диван. Она пристроила ее на прежнее место.
— Я хочу лечь с тобой в постель, — вдруг сказал Марк.
— Что, прямо сейчас?
— Неплохо бы.
Кейт молча встретила его взгляд, и он был восхищен полным отсутствием в ней даже намека на кокетство.
— Я не хочу тебя отнимать или присваивать, но не хочу и просто входить в твой круг знакомых. — Он обвел взглядом гостиную. — Разве эта комната не говорит о том, что я умею быть независимым, не плести паутину и не рваться в нее? — Он со смехом раскрыл объятия. — Иди ко мне, Кейт! Обещаю, ничего страшного не случится. Мы просто получим массу удовольствия.
— Нет.
— Тебя совсем не влечет ко мне?
Кейт спросила себя, что чувствует. То, что ею владело, было влечением… но не вожделением, нет.
— Ты очень привлекательный, только…
— Еще слишком рано?
— Возможно.
— Черт, как обидно! — Марк отвернулся, сжав кулаки.
— Ты для этого меня и пригласил?
— И для этого тоже, — ответил он, не поворачиваясь. — Но больше потому, что хотел показать, как живу.
— А вот этому я рада. По-моему, тебе повезло.
Он заставил себя встряхнуться и повернулся к ней:
— Чем бы ты хотела занять оставшееся время?
— Взглянуть на Осни.
— На это хватит десяти минут.
— Тем лучше, — быстро сказала Кейт, которой не терпелось уйти.
— Вот что мы сделаем: ты побродишь по Осни четверть часа, а я пока приготовлю чай. Когда вернешься, будем его пить.
— Очень хорошо. Просто прекрасно. Спасибо.
Она почти бегом спустилась по лестнице. Индус-квартиросъемщик стоял в прихожей и говорил по телефону (единственному на весь дом) с сильным шотландским акцентом, приобретенным за годы учебы. Кейт шмыгнула мимо и выскочила на улицу, другую сторону которой так очаровательно заменял канал. По поверхности, почти не тревожа ее, скользила водяная курочка, еще какая-то птица подавала голос с противоположного берега. До него было рукой подать — до травы, уже испещренной подснежниками, и еще сонных, зимних деревьев.
Пять коротких улиц Осни Кейт обошла играючи, и чем дольше бродила, тем легче становилось на душе, тем больше углублялось чувство радостного изумления. Как же так, думала она, как можно прожить в Оксфорде всю жизнь и ни разу не заглянуть дальше станции? Не иметь понятия, что в двух шагах находится совсем другой мир, что-то вроде британской Голландии: малютка-городок на берегу канала, весь из красного кирпича и расписной штукатурки, непостижимо инородный, где даже дышится иначе, легче — эдакий островок четко выраженной индивидуальности, надежно изолированный от стандартных школ, фабрик и учреждений, хотя его отделяют от них лишь ленточка воды и треугольник травы с десятком деревьев.
Кроме жилых строений, в Осни было несколько пабов, магазинчик «Всякая всячина» (сейчас закрытый), мини-маркет и молочник (он прокатил мимо Кейт на доверху нагруженном автокаре). За стеклами окон, выходивших на узкие тротуары, виднелись прелестные занавесочки, цветущие хлорофитумы, гигантские раковины, целые семейства фарфоровых фигурок. На Саут-стрит из окошка мансарды Кейт помахал ребенок; на Ист-стрит ей попался мужчина с канарейкой в клетке и французским батоном под мышкой; по Суон-стрит, совсем крохотной и ведущей к горбатому мосту через канал, прогуливалась экзотического вида дама с белоснежной чау-чау на пурпурной шлейке.
