Елена Стяжкина - Купите бублики

Если Игорь Львович порядочный человек, мне не придется возвращаться в общежитие. Может, мне, вообще, не возвращаться? Я смотрю на Като. Просто потому, что больше не на кого…

…Самолет снова набирает высоту. Время в полете — шесть часов двадцать минут. Двадцать минут на встречный ветер. Я сижу рядом с Лаурой и хочу закрыть глаза. Мне страшно. Но не до смерти. Бабы-Манина любимая присказка: «Що буде, то й буде, а ты, Марку, грай». Играй, Марк, чего уж там. Лаура сосредоточенно смотрит в окно. Ей приятно, когда мир под ногами. Като украдкой достает пластмассовую бутылку с темной жидкостью. И пьет. Запах спиртяги — мой родной. Известный. Профессиональный. Като пьет не кока-колу, а пошло напивается. Последовать, что ли, ее примеру? Только группа встречающих будет не вполне довольна.

Шесть часов — это не время. Это расстояние, которое отделяет меня от Марка. Предлагаю занести этот пример в учебник по физике для медучилищ. Гарантирую полную усвояемость теории относительности.

Не время. На таможне Лаура со слезами бросается мне на шею. С любимыми не расставайтесь. Я, так и быть, проношу ее лишних сорок килограммов. Другие сорок несет покорная Като. Кто, интересно, будет тащить ее сумки до Томска? Все кончается. Я понуро возвращаюсь на родину.

Андрей смотрит на меня терпеливо и подозрительно. Волосы у него на голове заколосились и послушно ложатся под ветром. Под ветром, на который лично я потратила двадцать минут. Юшкова презрительно поджала губы. Ах да. Я — Иуда. И поделом. Игорь Львович подходит к Като и хмурится. Она вяло и блаженно улыбается. Для полного счастья не хватает гомосексуалиста Мити. Чего это я так разошлась?

— Не сердись, — говорит Андрей и чмокает меня в щеку.

Я вспоминаю о наворованных банных средствах и хочу его обнять.

— Андрей, — испуганно говорит Юшкова.

Я резко отстраняюсь и машу ей рукой:

— Привет, Юшкова.

— Здравствуй, — цедит она.

Пауза. Точка. Тире. Я научилась жить урывками. Юшкова поправляет волосы и начинает нервно теребить поясок.

— Говори, — милостиво разрешаю я.

— Ты можешь пока пожить в моей квартире. Захочешь — купишь.

Ура, сделка остается в силе. Я ищу глазами Игоря. Простите, я не вовремя. Он склонился над Като и что-то поучительно врет. Но сейчас он моя палочка, без которой я — никто.

— Да, — Андрей старается быть невозмутимым.

— Что — да? — я надеюсь еще. Мне лучше бы остаться с ним. Мне бы хоть с кем-нибудь.

Мне неуютно с самой собой.

— Все — да, — Андрей смотрит вокруг. Это пределы его «да». — Он заплатит тебе.

— Молодец ты все-таки, деваха — не промах, — подтверждает Юшкова, которую я лично всегда жалела. Ну, пусть не совсем всегда.

— Я согласна.

Я теперь на все согласна. Никто не сможет полюбить меня сильнее меня же самой. Нужно привыкать. Или брать пример с Като? Она уезжает с Игорем. Юшкова нервно звенит одним ключом от машины. Как ей это удается?

— Едем? — спрашивает меня Андрей и берет под руку.

Мне нравится квартира, Клара и Гастрит. А я им — нет. Ничего не поделаешь. Я остаюсь на хозяйстве. Я остаюсь одна. Я смотрю в окно. Шер то уныло лежит у подъезда, то носится во главе дворовых собак. Он — Тарзан псовой породы. А я — Маугли, что, в сущности, одно и то же. Ничего, я научу его выть по-волчьи, а он меня лазить по деревьям. Юшкова предупредила, что Шер ждет Марка, а любит ее. Не страшно. Кто-то должен быть ломбардом.

Я возвращаюсь на работу. Баба Маня рада. Андрей встревожен. Насте трудно оформить развод с несуществующим мужем. Выезд откладывается. Я улыбаюсь Андрею. Он улыбается мне. Баба Маня шепчет, что у него руки стали совсем золотые. Иногда, вечерами, я звоню ему домой и молчу. Мне нравится его голос и моя тишина. Мы все время в этом несоответствии. Поэтому легко.

По утрам к дверям бывшей юшковской квартиры приходит Шер. Обнюхивает порог, проходит в комнату, гордо не узнает Гастрита и жестко смотрит мне в глаза.

— Ничем не могу помочь, — говорю я и предлагаю ему поесть.

Он укоризненно рычит и уходит. Наши отношения никак не улучшаются. Мне все равно.

Быстро наступает осень. У всех осень, а у меня еще лето. Я просто беременна. УЗИ с восторгом подтверждает это. Баба Маня рассекречивает меня легко и уверенно.

— Он знает? — она качает головой в сторону ординаторской. Туда-сюда. Баба Маня похожа на китайского болванчика. Она пытается отвадить меня от аборта.

— Кто? — спрашиваю я невинно.

— Не морочь голову, Катя. Что за шутки? Знает?

— Нет, — я говорю тихо и раздумчиво. Короткое слово «нет» я пою, как песню.

— Скажи, — требует она и больно сдавливает руку, — скажи, а хочешь, я скажу?

Что? Что я беременна от Андрея, от Марка и от негра? Что жизнь, ура, продолжается? Что выезд опять же откладывается, потому что нужно что-то делать с алиментами… Встревоженная Юшкова звонит мне вечером:

— Это правда?

— Да, — говорю я устало. Надоела мне она до чертей. Не знаю, правда, когда успела, но — надоела.

— Будем брать околоплодные воды и делать наш анализ ДНК. Ты же понимаешь, что все это — время, которого у нас нет! — она кричит и, наверное, плюется. Борется за счастье. — Или ты и на этом хочешь заработать?

Я тихо кладу трубку. Юшкова виновата сама. И территориальная целостность моих вод нарушена не будет. К Новому году мой живот становится заметен всем. К нему можно прикрепить крылья, и я буду похожа на мельницу. Нормальный Дон Кихот узнает меня сразу. Андрей следит за тем, чтобы меня не перегружали работой. Баба Маня сурово поджимает губы и вяжет кому-то синюю шапочку. Рукоделие делает наше отделение язвимым. Смерть частенько проскальзывает в палаты. Посмеивается над бабой Маней, улучает момент и…

В новогоднюю ночь приезжают Игорь Львович и Като. Жизнь делает реверансы или выкрутасы. Он, наконец, привозит мне деньги, уныло пересчитывает и садится в кресло. Я хозяйской рукой наливаю шампанское.

— С Новым годом, — улыбается Като.

— С новым счастьем, — говорит Игорь.

— У вас любовь? — спрашиваю я. Мне можно. Будущим матерям-интернационалисткам еще не то можно. — А как же Юшкова?

Игорь хмурится, Като хохочет:

— Мы тоже решили завести девочку.

— И как? — наглею я.

— Пока, как обычно, — ни холодно, ни жарко. Кофе-гляссе.

— Разберемся, — хмуро говорит Игорь, покачивая на ноге розовую Настану тапку.

Гастрит затаился за дверью. Считает, что с ним играют. Собачья жизнь — это вечная ошибка. Как у меня.

— Но звать-то ее будут Настя? — Нужно продолжать разговор. Не хочу в праздник сидеть одна. — Или Катя?