Игорь Матвеев - Прощай Багдад
Лена решила оставить в стороне моральную сторону своего решения. Потом, если получится так, как она планирует, она приедет в столицу, разыщет Валентину, все объяснит и на коленях вымолит у нее прощение. Но это будет потом. Разумеется, можно было просто попросить Бирюкову уступить ей паспорт, но, скорее всего, подобная попытка обречена на неудачу. Узнав о смерти мужа, она придет в такое состояние, что не захочет ничего слушать. Одно дело говорить со спокойной и рассудительной женщиной и совсем другое — пытаться объяснить что-то человеку, впавшему в истерику или придавленному обрушившимся на него горем. Можно было, ничего не предпринимая по отношению к Бирюковой, просто понадеяться на удачу и попытаться выехать из страны с ее паспортом. Но… если тело Виктора будет опознано еще до того, как Лена покинет Ирак? Сообщат в «Машэкспорт», и тогда немедленно выяснится, что с ним находился и паспорт его жены, и он исчез. Нет, лучше не рисковать.
Такси затормозило возле ее дома. Она отсчитала из пачки три тысячи и, вытащив их из-под резинки, подала шоферу.
19 февраля 2000 года. Багдад
В три часа ночи она остановила свою машину за два квартала от Медицинского центра и пошла пешком, прихватив с собой сумочку с фонариком. Последний раз она была здесь почти десять лет назад, когда навещала Интисар, — а это было во время войны в Персидском заливе в январе девяносто первого, — и лишь молила Бога, чтобы здесь не было особых изменений. Правда, несколько лет назад к главному корпусу достроили еще одно крыло, в котором разместились лаборатории, исследовательский центр и еще что-то, да и к прежним корпусам добавились какие-то пристройки, но морг, как она надеялась, остался на прежнем месте.
Три старых корпуса Медицинского центра имени Саддама Хусейна составляли букву «П». Проникнуть в госпиталь можно было помимо центрального входа и через два служебных, располагавшихся в торцах «ножек» этой «буквы». Ими она часто пользовалась в свою бытность санитаркой, но знала, что по ночам там, как и у центрального входа, дежурят охранники. Имелась и еще одна дверь — ведущая в расположенное в подвале котельное помещение. Им пользовались в основном в зимнее время — в январе температура в Багдаде падала до нуля градусов. Дверь находилась с торца основного крыла и, насколько Лена помнила, никогда не замыкалась на ключ, разве что за эти десять лет в госпитале изменились порядки. Из котельного помещения можно было легко попасть в правую часть главного корпуса, где располагались подсобные помещения, кладовки… и морг. Именно этой дверью и решила воспользоваться Лена: зима двухтысячного выдалась необычайно теплой, и сейчас в котельной вряд ли мог кто-нибудь находиться.
Зайдя с заднего фасада Центра, она прошла через калитку в металлическом заборе и оказалась в небольшом саду. Во время войны здесь гуляли солдаты, идущие на поправку, а сейчас, вероятно, и гражданские пациенты госпиталя.
Она уверенно шла по разбитым асфальтовым дорожкам, приближаясь к нужной двери. В одном из верхних этажей главного корпуса горел свет. Разумеется, помимо дежурного врача, здесь должна была находиться и пара ночных санитарок. Интисар не работала здесь уже лет пять — после того, как вышла замуж и родила троих детей.
Вот и темная стена основного крыла. Оглядевшись и не заметив ничего подозрительного, Лена достала из сумки фонарик. Включив его на долю секунды, она смогла разглядеть дверной проем и надпись «Котельная».
Дверь со скрипом уступила, и в лицо Лены пахнуло затхлостью никогда не проветриваемого помещения. Женщина замерла на пороге, прислушиваясь. Тишина нарушалась лишь звуком воды, мерно капающей на пол из какой-то прохудившейся трубы. Лена знала, что в дальнем конце помещения находится лестница, выходящая в коридор первого этажа главного корпуса.
Осторожно ощупывая ногой пол, она стала продвигаться вдоль проржавевших холодных труб.
19 февраля 2000 года. Багдад
Она на ощупь шла по коридору, замирая от малейшего шороха и не решаясь включить фонарик. Все здесь было ей знакомо еще со времени ее работы санитаркой, но в темноте ориентироваться значительно труднее. Так, первая дверь по правой стороне. Вторая. Вот и третья. Лена толкнула тяжелую, обитую жестью дверь, потом еще раз. Черт, неужели закрыто? Она уперлась плечом, налегла — безрезультатно. Лена уже была готова расплакаться от злого бессилия, но в этот миг массивная дверь уступила. Она проскользнула в большое, очень холодное помещение, тесно уставленное металлическими столами. Ровно гудел мощный кондиционер, создавая почти идеальную среду для «обитателей» комнаты, — не то чтобы им были нужны эти идеальные условия: на столах морга лежали покрытые простынями покойники.
Сделав глубокий вдох, она приблизилась к первому столу слева от входа, включила фонарик. Узкое лезвие луча прорезало тьму. Дрожащей рукой она откинула простыню — и отшатнулась, едва сдержав крик. Прямо на нее смотрело искаженное гримасой лицо женщины со страшной рваной раной на правой стороне головы. Края раны были покрыты коркой запекшейся крови, один глаз был полуоткрыт, а бледно-синие губы искривила жуткая улыбка, улыбка смерти. Женщина была полностью обнажена, и тело уже начало распухать. А вдруг раздели и Виктора? Ее план был почти целиком основан на предположении, что одежду на нем оставят — до вскрытия, если таковое будет.
Она закрыла изуродованное лицо покойницы. Подошла ко второму столу. Из-под простыни торчала лиловая ступня. Зубы Лены начали стучать — то ли от холода, то ли от ужаса происходящего, — а скорее всего, от того и другого вместе. Мужчина. Но не тот, которого она ищет. На лице мертвеца застыло умиротворенное выражение, как будто его мечта исполнилась, и он, наконец, оказался там, куда стремился попасть. Возможно, так оно и было: на его шее виднелась темная странгуляционная полоса. Самоубийца? Какая разница? Главное — это не тот, кто ей нужен.
А если она ошиблась? Если тело Виктора все-таки увезли в другое место? Или его хватились в «Машэкспорте», сообщили в полицию, а те, прочесав морги города, обнаружили труп и вызвали русских для опознания? Вот тогда все действительно летит к чертям собачьим: возможно, они уже переодели его и, конечно, обнаружили паспорта.
Нет, хватиться его они еще не должны. Он же сам сказал ей, что перед отъездом отпросился на пару дней в Мосул, так что если его и начнут искать, то только завтра, ближе к вечеру.
Она стиснула зубы и шагнула к следующему столу.
Тело Виктора лежало в дальнем углу помещения. Санитары, как она и предполагала, оставили на нем одежду, сняли только кроссовки. Куртка была густо покрыта засохшей кровью. К запястью его левой руки, свисавшей со стола, была привязана картонная бирка с надписью на арабском языке «Не опознан». «Кажется, и в родильном доме цепляют подобные бирки, но не мертвецам — новорожденным», — мрачно подумала она. Застывшие черты бледно-синего лица Виктора сохранили выражение… нет, не страха — удивления: он так и не успел осознать, что произошло в переулке у «Реди фуд».
