Нелли Осипова - Я тебе верю
До общежития Иван добрался очень поздно, все уже спали. Стараясь не шуметь, прошел в свою комнату, куда еще не все ребята вернулись с каникул, и потому жильцов там временно оставалось всего двое – Иван и Костя, студент санитарно-гигиенического факультета, тихий, незаметный парнишка из Тамбова, часто и вовсе отсутствующий по причине бурного романа с такой же тихой юной девицей из Подмосковья, где она обитала с родителями и двумя сестрами в собственном двухэтажном доме.
Сегодня, восьмого августа 1938 года, Костя ночевал в общежитии, спал, укрывшись с головой влажной простыней, – кто-то из старшекурсников научил его таким образом спасаться от жары.
Иван разделся, неслышно вышел, умылся, вернулся в комнату, лег на свою койку и мгновенно провалился в тяжелый, вязкий, липкий сон. Ему приснилось нечто совершенно несуразное: будто трамвайный кондуктор отрывает пассажирам билетики, и на всех один и тот же номер – сплошные восьмерки. Он пытается стереть их ластиком, но восьмерки становятся все ярче и ярче, переливаясь всеми цветами радуги, затем приобретают рельефность и неожиданно отрываются от бумажной ленты, увеличиваются в размере, и уже весь трамвайный вагон полон огромными восьмерками в человеческий рост, Пассажиры встают, уступают им свои места, а восьмерки, согнувшись в «талии», то есть в серединке, где пересекаются линии, образуют прямой угол и рассаживаются на освободившиеся сиденья. Иван пытается выйти из трамвая, но чьи-то руки ложатся ему на плечи, удерживая в… кровати. Он просыпается. Над ним лицо Ксении. Она сидит, раздетая, в ногах его кровати и, положив обе ладони на его плечи, все ниже и ниже склоняется над ним, пытаясь поцеловать.
– Ты чего? – растерялся спросонья Иван.
– Я соскучилась, – лукаво улыбнулась она.
Иван окончательно проснулся.
– Ты с ума сошла! Здесь же Костя, – зашипел он на Ксюшу.
– Нету здесь Костика, он ночует у своей. Это я лежала на его кровати.
Ксения была явно довольна собой и теперь ждала если не восторгов Ивана, то хотя бы похвалы. Но все произошло совсем не так, как планировала юная обольстительница.
Иван сбросил с плеч руки любимой, поднялся с кровати, стал натягивать на себя брюки и небрежно бросил Ксении:
– Оденься.
– Что ты, Ванечка, я так ждала тебя весь вечер… когда еще будет возможность…
– Пожалуйста, оденься и иди в свою комнату, – сухо, но без грубости повторил он.
– Да что с тобой? Это так-то ты любишь меня? – Ксения совсем растерялась и продолжала сидеть все в той же позе, даже не пытаясь прикрыть свою наготу.
– Тогда выйду я, – Иван, уже одетый, открыл дверь и вышел из комнаты. В коридоре взглянул на часы – было восемь часов утра. Восьмерка на циферблате часов подмигнула ему. Бред какой-то, показалось, подумал он и вспомнил свой сон. Еще не хватало в мистику удариться. Скорей бы эта доморощенная авантюристка вышла из комнаты, а то начнут просыпаться студенты, хоть их и не много в августе, но для сплетен достаточно и одного.
Из комнаты напротив вышел заспанный парень, спросил, какое сегодня число. Восьмое августа, ответил Иван и про себя подумал, что вот оно опять: восьмое, восьмого месяца, тридцать восьмого года. Что за черт!
Вышла Ксения в наброшенном халатике, всклокоченная, с заплаканным лицом.
– Пойди умойся, приведи себя в порядок и приходи на кухню, я завтрак приготовлю, – обратился к ней Иван и, не дожидаясь ответа, отправился на кухню, где пока еще никого не было, поставил на плиту большой чайник – может, кто-то попозже присоединится – и стал выкладывать из шкафчика на стол хлеб, молоко, сыр…
Ксюша явилась надутая, молча села за стол. Иван разлил по стаканам чай, который уже успел заварить.
Они молча позавтракали.
– Так и будем молчать? – вопрос Ксении прозвучал вызывающе.
– Говори, если тебе есть что сказать.
– Нет, это ты мне скажи, что происходит, – требовательный тон, сухие, злые глаза, в упор уставленные на Ивана, рассердили его.
– Ну, ладно. Если ты решила играть дурочку, я просто напомню твои вчерашние слова: ты сказала, что тебе скучно и неинтересно со мной…
– Я не так сказала! – перебила его Ксения.
– Неважно. Суть именно такова. Я же полагал себя твоим мужем, а тебя своей женой, и никогда не думал, что мы просто любовники. Разве не так? Ведь ты сама отказалась от официальной регистрации, говорила, что это ничего не меняет.
– Конечно, Вань, все так и есть, разве я возражаю, – тон Ксении чуть смягчился.
– Но если я не интересен тебе до такой степени, что ты еще в самом начале наших отношений упрекаешь меня в этом, то что будет дальше? Тебе скучно…
– Нет, не так! – опять перебила его Ксюша. – Я сказала, что когда человек правильный, то это скучно.
– Формулировка ничего не меняет. Я таков, каков есть, – остроты, розыгрыши и прочее не для меня. Зачем же я стану навязывать тебе мой характер, мою натуру, если тебе это не нравится?
– Ты все выдумываешь! – вспыхнула и расплакалась Ксения.
– Успокойся, сюда идут. Нечего на людях выяснять отношения. Если хочешь продолжать разговор, давай уйдем из общежития и посидим в сквере.
Они собрались и вышли в сквер. Свободных скамеек было полно, но они медленно брели по дорожке, усыпанной толченным кирпичом, словно в движении была возможность вернуться назад, пойти по другой тропинке, переделать уже сделанное, пересказать уже сказанное.
– Я люблю тебя, разве есть что-то большее, чем это? Почему ты прицепился к моим дурацким словам? – недоумевала Ксения.
– Когда любят, то принимают с потрохами все – и хорошее, и плохое, а тебе нужно вылепить из меня свой идеал. Я так не могу.
– Откуда ты знаешь, как любят? Ты, что, уже любил кого-нибудь?
– Достаточно того, что я люблю тебя, и давай к этому больше не возвращаться. Да, я правильный, как ты говоришь, хотя и не согласен с таким определением. Мне нужно многое успеть: я хочу стать хорошим врачом, нет, очень хорошим врачом, я хочу прочитать много книг, хочу слушать музыку и понимать ее, хочу посмотреть театральные спектакли, музеи, выучить английский и немецкий так, чтобы разговаривать на них. Ты понимаешь меня?
Иван говорил с таким напором, с таким жаром, что Ксения не могла ничего сказать в ответ. Она молча кивнула.
– Для всего этого мне нужно время, поэтому я точен, как математическая формула, и не могу терять ни дня. А чтобы тебе не было скучно и неинтересно со мной, ты поезжай домой, а я останусь.
– А что я твоим-то скажу?
– Ничего говорить не надо, я напишу письмо – отвезешь?
– Конечно… а как же я? Ты, что же, бросаешь меня?
– Бросают вещи, да и то лишь рухлядь, но ты ведь человек, студентка первого курса старейшего медицинского института в стране, ты теперь сама по себе, а остряки и весельчаки на курсе всегда найдутся.
