Элли и арфист - Прайор Хейзел
Я молча откладываю бутерброд, который держал в руках, и погружаюсь в размышления.
– И еще кое-что, – говорит Элли и останавливается. Я слишком занят мыслями о Косуле, чтобы уделять внимание Элли, но чувствую, что она пристально изучает мое лицо. – Нет, пока хватит, – бормочет она.
Двадцать минут спустя я слышу, как она говорит, что ей пора идти, и просит меня беречь себя, а потом она похлопывает меня по плечу и уходит. А я все сижу и думаю.
Я думаю и думаю.
После этого я спускаюсь вниз. Мне пора заняться арфой Фифи, потому что напористый мужчина по имени Майк Торнтон привез в Амбар «Арфа» яблоневую древесину и хочет, чтобы я еженедельно отчитывался о проделанной работе. Но я не в настроении начинать новую арфу. Я устанавливаю двенадцать струн на свою почти готовую арфу Пустельга и понемногу их натягиваю, продолжая напряженно размышлять. В частности, я думаю том, что это значит – быть парнем и девушкой.
Через два часа я звоню Косуле и спрашиваю ее, могу ли я по-прежнему считать ее своей девушкой.
– Нет, Дэн, – отвечает она. – Нет, не можешь. – Ее голос прозрачный и чистый, как град. – Уже много лет как нет.
* * *Мне стало грустно. Так грустно, как никогда. Грусть пережевывала меня и проглатывала, по кусочку. Мне было так грустно, что хотелось весь день гулять, глядя на деревья и собирая камешки, но я не мог. Нога не позволяла.
Я также жалел, что Косуля не сообщила мне эту новость раньше. Если она уже много лет не была моей девушкой, то почему не поставила меня в известность? Насколько я помню, расставания у нас не было, потому что такое я бы запомнил. Я не смотрю телевизор, за исключением тех случаев, когда приезжаю навестить свою сестру Джо, но когда люди на экране расстаются, они кричат и швыряют друг в друга тарелки. Косуля ни разу не кричала и не бросала в меня тарелки. А я вообще ни разу в жизни не кричал и ничего не бросал. То есть иногда я бросал камешки по воде, а однажды, мальчишкой, бросил теннисный мяч, но вряд ли это имеет значение. Во всяком случае, тогда я еще не был знаком с Косулей.
Когда я спросил по телефону, почему мы больше не вместе, Косуля ответила, что отношения не моя сильная сторона. Что в этом нет моей вины. Что я просто сделан из другого теста.
Возможно, я должен был заметить, что у нас проблема. Я должен был догадаться. Но догадываться – это не мое. Я не силен в догадках, не так, как другие люди. Я изготавливаю арфы, а не теряюсь в догадках.
Интересно, есть ли у Финеса такие проблемы с личной жизнью? Сомневаюсь. Время от времени к нам залетает несколько фазанов, и Финес, кажется, прекрасно с ними ладит.
Сегодня мне все-таки удалось добраться до леса. Я прислонил костыли к стволу высокой широкой сосны и прислонился к ней сам. Я думал о Косуле. Я думал о наших отношениях, в существование которых столько лет зря верил. Я задавался вопросом, сколько именно лет я обманывался. Три? Четыре? Пять? Прямо передо мной возвышался громадный коричневый муравейник, но я так напряженно размышлял, что даже не удосужился сосчитать муравьев.
Моя голова была забита воспоминаниями о том, как мы с Косулей познакомились. Она вошла в амбар в поисках арфы. Волосы у нее были желтые, как первоцвет, блестящие и густые. Ее сияющие глаза поражали своей синевой. На ней был кремовый жакет с восемью пуговицами и темно-синие обтягивающие брюки. Она сверкнула своими глазами, взъерошила волосы цвета примулы и все повторяла и повторяла мое имя.
– О, Дэн, я никогда не видела таких красивых арф, – сказала она.
– О, Дэн, какое прекрасное место для жизни! – сказала она.
– Дэн, ты потрясающий! – сказала она.
– Дэн, я так рада, что нашла тебя! – сказала она.
Она поиграла на всех моих арфах, исследовала их, одну за другой. Она играла очень красиво, каждая нота была на своем месте. Каждая нота словно выхватывала, цепляла что-то глубоко внутри меня. Казалось, что мои арфы и ее пальцы созданы друг для друга.
Я какое-то время вспоминал об этом, а потом стал думать о том, как часто она возвращалась в амбар, чтобы посмотреть на мои арфы, и каждый раз, приходя, она стояла очень близко ко мне, гораздо ближе, чем я привык. Я делал для нее бутерброды: то с яйцом, кресс-салатом и сыром горгонзола, то с мармеладом. И она смеялась. Она съедала пару бутербродов, но большинство из них съедал я. Она долго выбирала себе арфу, потому что, по ее словам, все они были отменного качества. Даже после того, как она наконец купила одну из них (в то время я не подумал о том, чтобы подарить ей арфу) и отвезла ее домой, она все равно приходила каждый день, чтобы навестить меня, постоять рядом и посмеяться над моими бутербродами.
Иногда мы вместе ходили в сад или немного вверх по аллее, хотя ее туфли не годились для прогулок по неровной, ухабистой почве, потому что у них были маленькие каблучки. И вот однажды (стояла жаркая августовская среда, вокруг нас летали и гудели шмели, а мы сидели под вишневым деревом) она прижалась к моим губам. Я прижался губами к ее губам, иначе бы потерял равновесие и упал. Мы долго прижимались губами к губам, после чего обнаружили языки. После того, как мы поигрались языками, она взяла меня за руку и повела в амбар. Я поднялся следом за ней по семнадцати ступеням и прошел через маленькую комнату в мою спальню. В моей спальне она начала раздеваться и раздевалась до тех пор, пока на ней ничего не осталось. Я не знал, что мне делать, смотреть или нет, прикасаться или нет. Но она дала ясно понять, что мне следует делать и то, и другое. Что я и сделал.
После этого я проделывал это много раз.
После нескольких месяцев изобилия таких встреч их внезапно стало меньше. Косуля приходила ко мне все реже, а когда я предлагал навестить ее, отвечала, что это неудобно. Она заговорила о том, что ей необходима смена обстановки. Я сказал, что обстановка в Эксмуре постоянно меняется, и спросил, какие еще изменения ей нужны. Она вздохнула и ответила, что ненадолго уедет. А точнее, на довольно длительный срок. Она сказала, чтобы я не беспокоился, что я могу всегда выйти с ней на связь, ведь она будет путешествовать по разным странам. Но когда вернется, она сразу придет ко мне.
Я ждал. И ждал.
Спустя долгое, долгое время она все-таки ко мне пришла.
– Привет, Дэн, – сказала она, войдя в амбар. Волосы у нее стали короче, а на лице появилось больше макияжа.
– Здравствуй, Косуля. Вот и ты.
– Да, вот и я.
Оглядываясь назад, я понимаю, что, вероятно, мне следовало расспросить ее о том, как прошло ее путешествие, но я этого не сделал. Я был слишком занят мыслями о том, собирается ли она снять с себя всю одежду.
Однако ее одежда осталась на ней.
Какое-то время она бродила среди арф и задумчиво перебирала струны. Затем поцеловала меня, мимолетно, странно, непривычно (вообще не используя язык), и сказала, что ей лучше уйти. Родители приготовили запеканку и ждали ее к ужину.
Оглядываясь назад, можно предположить, что это и был тот самый день, когда мы расстались. Но криков и разбрасывания тарелок точно не было. Поэтому я и продолжал думать, что она по-прежнему моя девушка.
Когда я прислонился к сосне, меня осенило, что мы с Косулей не ложились в постель уже пять лет. Возможно, в этом-то и была проблема. Было приятно находиться с ней в постели, но такая возможность в последнее время все не появлялась. Может, мне следовало предложить?.. Что должен делать мужчина? Был бы жив отец, я бы спросил у него, но его нет, поэтому спрашивать мне не у кого.
Вернувшись в амбар, я позвонил моей сестре Джо и задал этот вопрос ей.
– Ага! – ответила она.
Я повторил свой вопрос о том, что мне делать.
– Перестань хандрить и подумай: «Все к лучшему!» – ответила она.
Возможно, это был и хороший совет, но он оказался не таким полезным, как я надеялся. «Что» сильно отличается от «как».
Я подумал о Томасе. Он постоянно ссорится со своей женой Линдой, но никак с ней не расстанется. Он, безусловно, эксперт в таких делах.
