И солнце взойдет. Он - Варвара Оськина
Прохладный голос автоинформирования, что бездушно сообщил о катастрофе, застиг Рене на выходе из основного здания. Она как раз готовилась к обычной плановой операции (настоящей рутине, от которой к концу года несложно и мхом порасти), когда над головой зазвучал сигнал:
–Доктор Ланг. Код синий. Первый этаж. Первый коридор. Комната один-двенадцать. Доктор Ланг. Код синий. Первый этаж. Первый коридор…
И так до бесконечности. Код синий – реанимация, критическая ситуация.
В этот же миг «тревожный» пейджер издал надсадный писк. «Мойся»,– гласил короткий приказ доктора Ланга. И стало очевидно, что местный любитель эпатажа вряд ли снизошёл бы до сообщения, не будь ситуация чертовский критической. А потому Рене бросилась в сторону скоростных лифтов.
До этого момента она ни разу не слышала, как приземляется на крышу большой вертолёт службы спасения, и теперь в замешательстве застыла на пару секунд. Гул от воздушных потоков так давил на уши, что хотелось зажать их руками. Старая больница и её изоляция не справлялись с движением ветра, что бился в огромном винте вертолёта. Стены мелко тряслись и, похоже, вибрировал даже пол. Однако, поджав губы, Рене побежала ещё быстрее, и в итоге едва не ввалилась в расположенную на другом конце коридора помывочную. Жёлтые хирургические тапочки в алую вишенку запутались в тёмной и мягкой ткани знакомого джемпера, который отчего-то валялся прямо на голом полу, а затем глазам Рене предстала напряжённая спина наставника.
Вопреки недавним размышлениям доктор Ланг не был одет в чёрную хирургичку. Наоборот, его костюм оказался настолько обычным, что Рене невольно замешкалась. Похоже, он просто взял тот из первого попавшегося автомата, которые стояли на каждом этаже этой больницы, и нацепил прямо здесь. Даже не удосужился зайти в раздевалку. И, наверное, хорошо, что Рене пришлось задержаться сначала из-за путаницы в коридорах, а затем из-за слишком медленной группки студентов. Судя по валявшейся повсюду одежде, Ланг очень спешил, однако во всём остальном он был аккуратен. Идеальная собранность. Рене даже смутилась, потому что её собственный вид вызывал куда больше вопросов растрепавшимися от беготни косами и развесёлыми тапочками, которые казались слишком уж легкомысленными рядом с прямой мужской спиной и тщательностью движений. Подойдя к раковине, она взялась за щётку и мыло.
– Двадцать один год. Мужчина. Доставлен почти через два часа после полученных травм, – неожиданно заговорил Ланг, а Рене невольно вздрогнула от звука его голоса. В пустом, выложенном кафелем помещении тот звучал гулко и низко, забираясь под хирургическую рубашку лёгким ознобом. – Множественные сочетанные переломы, проникающие ранения брюшной полости, обильная кровопотеря. Остальное по мелочи. Твои действия?
– Общий осмотр, сбор анамнеза. – Рене сосредоточенно скребла руки и при этом старалась не смотреть на то и дело мелькавшее сбоку татуированное предплечье доктора Ланга. Даже несмотря на покрывавшую его желтоватую пену, этот неведомый лабиринт линий будто манил.
– Три, два, один. Твой пациент умер на осмотре мочеполовой системы и попытке выведать, был ли гепатит у его бабушки, – всё так же монотонно откликнулся Ланг, а потом неожиданно резко мотнул из стороны в сторону головой, словно разминал затекшую шею.
Болела голова? Хм. Возможно. Наставник не был зол или разочарован, скорее, просто напряжён. Его длинные бледные пальцы двигались быстро, но с удивительной точностью робота, и столь же бездумно, как будто выполняли давно зашитую в электронные мозги программу. И кто знает, может, так оно и было.
Всё же не удержавшись, Рене скосила взгляд и посмотрела на нахмуренный профиль. На ум пришло слово «острый» – острый нос, острый подбородок, даже череп казался острым из-за сведённых на переносице контрастно тёмных бровей и сжатых до синевы губ. И вроде, Ланг был достаточно молод, но тяжёлый взгляд, которым хирург взглянул на Рене в ответ, припечатал к земле будто бы парой десятков лет разницы. А может, и больше. Смутившись, она уставилась на собственные руки и с чрезмерным усилием принялась скрести пальцы, стараясь игнорировать навязчивое жжение там, где была содрана кожа. Тем временем шум воды рядом стих.
– Ещё варианты?
Рене задумалась и оттого неудачно провела щёткой в месте вчерашнего удара. Обернувшийся на её шипение доктор Ланг ничего не сказал, только мазнул взглядом по ссадинам и синякам, а потом снова равнодушно отвернулся.
– Кто мой пациент? – наконец спросила она, поборов желание сжать измученные пальцы.
– Суицидник-летун, – раздалось в ответ хмыканье, и больше вопросов не осталось.
Перед глазами сами собой появились не только необходимые изображения, но даже строчки из учебников о видах и характере травм. Оторвав несколько бумажных полотенец, Ланг быстро продолжил:
– Третий этаж и решётка забора не самое удачное место для приземления. Впрочем, судя по состоянию этого идиота, для попытки свести счёты с жизнью оно не подходит так же.
Услышав вырвавшееся оскорбление, Рене поморщилась, но ничего не сказала. Это не её дело судить кого-то, и уж точно не ей читать нотации своему наставнику. В первый рабочий день. Господи, это будет очень тяжёлый год…
– Но почему вертолёт? – В свою очередь локтем выключив воду, Рене повернулась.
– Хотел спрыгнуть с высотки, но пролетел лишь парочку этажей, встретился с козырьком одного из окон и тут же приземлился на ограждение террасы двумя метрами ниже. Высота штырей около десяти сантиметров. Предварительный удар спас от разрывов, но не от внутренних повреждений. Говорю же, парень – редкостный идиот, – проговорил Ланг, пока методично промакивал руки салфетками. А потом на мгновение замер и добавил уже жёстче: – Готовься. Вряд ли ты когда-нибудь видела столько крови.
Полотенце отправилось в мусорное ведро, а Рене сглотнула.
– Ясно.
– У тебя будет одна попытка доказать, что ты не безнадежна, – холодно бросил Ланг, а затем посмотрел на неё в упор. И Рене захотелось скрыться. Просто утечь в канализацию следом за мыльной водой, чтобы хоть на время избавиться от взгляда лютого презрения, которым её одарили с ног до головы.
Желтоватые глаза главы отделения задержались на выбившихся из прически кудрявых прядках, посмотрели на чуть скособоченный костюм, а потом долго гипнотизировали проклятые «вишенки», чтобы в следующий момент взметнуться вверх. И господи, столько насмешки Рене ещё никогда не видела.
– Роше, мне плевать, делала ли ты это раньше, страшно тебе или нет. Плевать, даже если ты сейчас пробьёшь пол
