Соль под кожей. Том первый - Айя Субботина
Я знаю, что она очень старается. Прошло две недели с тех пор, как я выловил ее в белой пене, и если первое время она огрызалась как волчонок, то сейчас, когда пообсохла, наружу полезла вся ее типично девичья мягкость и податливость. Такими темпами у нас ничего не выйдет. Чем раньше Валерия усвоит, что ей придется стать другим человеком в буквальном смысле этого слова — тем быстрее дело сдвинется с мертвой точки. Я подобрал ее не для того, чтобы всю жизнь нянчиться и однажды узнать, что она вляпалась в еще одного бессердечного ублюдка.
А она обязательно вляпается — все хорошие домашние девочки страдают одним и тем же недугом, и называется он «слепая любовь к моральным уродам».
Она заказала пару полок и единственное, что в этой необжитой квартире так, как надо — это книжная полка, аккуратно уставленная кучей литературы, которую Валерия привезла с собой. Дорогие шмотки так и валяются в чехлах на кровати, но книги — это святое, и любовно прикрыты сверху пленкой от строительной пыли. Честно говоря, если бы не эти маленькие нюансы, мне было бы гораздо проще ломать ей хребет,
В кухне, куда я направляюсь следом за Валерией, стоит приятный аромат домашней еды. Не могу точно передать словами разницу в том, как пахнут блюда от шефа даже в самом дорогом ресторане, и как пахнет еда из духовки милой домашней девочки, но это абсолютно разные Вселенные.
Алина однажды пыталась удивить меня своими кулинарными начинаниями, но все, за что бы она ни бралась, было либо безнадежно пересолено, либо недожарено, либо сгорало до консистенции черного строительного кирпича. Я честно пытался есть то, что годилось разве что на продажу в магазин сильнодействующих ядов, но после серьезного отравления, пришлось поставить вопрос ребром — либо она уложит меня в гроб, либо мы оба смиримся с тем, что до конца наших дней будем питаться из доставки или в ресторанах. К сожалению, это была меньшая из проблем в наших отношениях, только понял я это слишком поздно.
— Бокалы, — бормочет Валерия, вертя в руках бутылку. — Я не подумала про бокалы.
Даже если бы у меня возникли сомнения в том, что она действительно не жалует алкоголь, после этого они точно бы рассеялись. Я дважды пытался строить общий быт с женщинами, и оба раза первым, что они покупали на новоселье, были бокалы и вино.
— Чашки сгодятся, — говорю я, и Валерия, просияв, тут же ставит на стол пару прозрачных чашек из двойного стекла.
Замечаю стоящий на подставке прозрачный заварник, куда любовно сложены дольки лимона и апельсина, пара ломтиков имбиря и ягоды черники. И еще зеленые листья, но это точно не мята. Валерия замечает мой интерес и раскрывает секрет — это базилик.
— Мама так заваривала чай. — Поглаживает заварник по деревянной крышке. — Для гостей, которым мы были рады.
— Наратова тоже им поили?
Она крепко сжимает челюсти и я замечаю, как бледнеют скулы на ее и без того обескровленном лице. У нее новый телефон и новая жизнь, но пару раз я ловил Валерию на том, что она следит за его социальными сетями.
— Все остынет. — Она разворачивается и резкими движениями достает из духовки мясо и овощи. Выкладывает все это на две тарелки, относит их на стол.
И, конечно, забывает, что ее телефон остается лежать без присмотра на подоконнике. Пароль я ставил лично, так что мне хватает секунды, чтобы разблокировать его и посмотреть историю браузера. Так и есть — судя по всему, на страницу к Наратову эта дура заходила даже сегодня.
— Я имею право на личную жизнь?! — внезапно вспыхивает она, повышая голос до неприятно звенящего в ушах фальцета. — Или я теперь обязана отчитываться перед тобой о своих месячных?
— Меня не ебут твои месячные, — ровно и спокойно реагирую на ее припадок.
По крайней мере, в чем-то эта папина дочка мало чем отличается от остальных женщин — когда ее ловят с поличным, она точно так же истерит и пытается атаковать первой.
— Но мне не по хер на то, что у тебя по-прежнему насрано в башке, Валерия.
— Это моя башка! — не сбавляя градус, снова орет она. — Я… просто… боже, да я просто хочу знать, что…
— … что он раскаялся?! — подсказываю то, о чем она думает, но не произносит вслух. — Что носит траур по тебе? Убивается? Пишет трогательные посты о том, как он сожалеет о том, что уже ничего нельзя вернуть? Ты, блять, совсем что ли дура?!
Она вздрагивает и поджимает губы.
Мне говорили, что когда я зол, то от меня исходит какая-то разрушительная энергетика, и в такие моменты трудно находиться со мной рядом, тем более — в ограниченном стенами пространстве. Я видел, как мужики втрое больше Валерии трусливо вжимали головы в плечи и запихивали языки так глубоко в задницу, что потом долго не могли без команды подать голос в моем присутствии. Валерия, нужно отдать ей должное, не сгибается и не дрожит, хотя все равно напугана.
— Ему. На тебя. Насрать. — Нарочно произношу по слогам, вколачивая каждое ей в башку, словно строительную сваю. — Он не раскаивается. Ему плевать. Он использовал тебя как презерватив, спустил в твою жизнь свое говно и потом просто вышвырнул. Единственное, для чего ты была нужна Наратову — информация.
— Перестань, пожалуйста.
Она предпринимает слабую попытку спрятать лицо в ладонях, но я хватаю ее запястья и заставляю смотреть прямо мне в глаза. Приходиться сжимать их достаточно сильно, чтобы окончательно подавить жалкое сопротивление.
— Он проник в твою семью, воспользовался связями твоего отца, а потом каким-то образом получил интересующую его информацию. Слил ее заказчику или продал, или воспользовался другим ранее оговоренным способом — не важно. Это никак не влияет на тот факт, что вы все с самого начала были для него просто средством, удобной жердочкой, по которой Наратов перескочил сразу на несколько ступеней вверх по своей блестящей карьерной лестнице.
Целых две недели я держался из последних сил, чтобы не сказать ей это.
Жалел. Выжидал удобный момент, когда будет не так больно разлеплять глазки слепому крысенышу. Но сейчас понимаю, что это нужно было сделать сразу же, как я сунул
