Смотри, но не трогай (СИ) - Никандрова Татьяна Юрьевна

Молча встаю из-за стола и иду за ним следом. Внутри бурлит шальное веселье. Кулаки чешутся, кровь кипит.

— Ты че, блин, устроил?! — едва мы оказываемы на улице, Ник подлетает ко мне и цепляет за грудки. — Думаешь, это смешно, а?!

— Я рассказал правду, — небрежным движением стряхиваю с себя его руки и зло ухмыляюсь. — Подумал, тебе следует знать.

— На хрена, Тим?! На хрена мне это знать?!

— Она жетвоядевушка, — сарказм сочится между слов.

— Ну ты и гондон…

— Слышь! — хватаю его за горло и грубо припечатываю к стене. — Ты не забывайся.

Выворачивается и гневно сплевывает на землю. Дышит тяжело и рвано. Грудная клетка ходуном ходит.

— Ты вконец охренел, Тим! Если Леру хоть пальцем тронешь, я тебе его оторву, усек?

— А если она сама ко мне полезет? — издеваюсь. — Как в прошлый раз?

— Что ты сказал?!

Ник срывается с места, а я готовлюсь отражать удар.

— Молодые люди! Я сейчас полицию вызову! — на крыльце ресторана показывается взволнованная хостес. — Вы нам посетителей пугаете! Тут же дети, вас через окна видно…

Ник нехотя притормаживает. Я тоже не газую.

— Хорошо-хорошо, простите, — отступая на пару шагов, Матвеев вымученно улыбается. — У нас все в порядке.

Кинув на нас подозрительный взгляд, девушка удаляется.

— Ты мне больше не друг, понял? — одаривает злым тяжелым взором, а затем ехидно добавляет. — И на гонке в субботу я тебя по кусочкам разделаю.

— Мечтать не вредно, — одергиваю куртку, направляясь к машине. — До субботы, лузер. Жду не дождусь твоих слез поражения.

Глава 28

Лера

Домой возвращаюсь без настроения. Всему виной негодяй Алаев, который, кажется, всерьез задался целью испортить мне жизнь. Господи, ну почему он такой кровопийца? Его бурная фантазия раз за разом рождает все более изощренные способы, как мне насолить. Украденные из раздевалки вещи, беспардонное появление в моей душевой кабине, издевательский поцелуй на посвящении, раскрытие подробностей нашего знакомства Никите — что этот идиот придумает дальше? Даже представить боюсь. Люди с нестабильной психикой крайне непредсказуемы.

И самое страшное, что Тимуру, похоже, нравится меня мучить. Не в смысле, что это его малость забавляет, а в смысле, что созерцание моих страданий доставляет ему подлинное удовольствие. Вы бы видели его лицо! Он прямо упивается моей болью! Я морально истончаюсь, а он цветет. Говорю же, садист.

Прощание с Никитой выходит сухим и смазанным. Он держится молодцом, но все равно видно, что расстроен. Поток внезапных откровений Алаев сбил с толку нас обоих. Никита поражен вскрывшимися подробностями, а я просто потеряна. Не знаю, как действовать дальше. Проигнорировать случившееся? Или вывести Матвеева на открытый диалог?

С одной стороны, тогда, в клубе, между мной и Тимуром не произошло ничего предосудительного. Ну подумаешь, целовались. В нашем возрасте этим никого не удивишь. А с другой — как-то это все абсурдно, не находите? Сначала страстно целуемся, потом люто ненавидим друг друга, затем снова целуемся. Бред. Кому расскажи — решат, что у нас с Алаевым шизуха. Причем одна на двоих.

И это Никита еще не знает про инцидент на посвящении. А если узнает? От Тимура можно ждать чего угодно: возьмет и поведает Матвееву в красках. И что мне тогда делать? Как оправдываться?

Бли-и-ин, ну какая же я дура! До сих пор не понимаю, как меня угораздило перепутать двух парней. Они же совершенно разные! Как внешне, так и на ощупь. Никита мягкий, деликатный… А у Алаева щетина как наждачка — жесткая, колючая. И движения такие порывистые…

В общем, не знаю, о чем я думала. Очевидно, не думала вовсе. Просто отключила мозг и отдалась во власть инстинктов.

Это было глупо, Лера! Чертовски глупо!

Захожу домой и, скинув туфли, плетусь в гостиную. Мама в длинном шелковом халате сидит за столом и читает книгу. Красивая, спокойная, умиротворенная.

— Лерчик, привет! — заметив меня, она улыбается. — Как день прошел?

— Да пойдет, — вздыхаю я, приближаясь. — Ты что-то готовишь? Вкусно пахнет.

— Ватрушку по-королевски решила испечь. Через полчаса будет готово. Ты голодна?

— Нет, мы с Никитой перекусили в кафе.

— У вас с ним все на мази, да? — родительница заговорщически мне подмигивает.

— Ну… Вроде как, — ненадолго замокаю и, усевшись за стол, говорю. — Никита — приятель Тимура, и сегодня я услышала от него одну странную вещь…

— Какую же? — мама закрывает книгу и снимает очки, демонстрируя готовность слушать.

— Он сказал, что Аврора Карловна, первая жена Анвара Эльдаровича, умерла меньше года назад…

Впиваюсь в мамино лицо жадным взглядом, боясь пропустить любые оттенки ее эмоций. Первая реакция всегда самая показательная — она отражает искренние чувства. Те самые, что еще не успели скрыться под маской напускного безразличия.

И мамины первые эмоции ярче огня. Тут и шок, и смятение, и даже проблески паники. Она выглядит так, будто ее застигли врасплох.

— Да, это так, — уже через секунду родительница берет себя в руки. — Разве ты не знала?

— Нет, не знала. Ты никогда не называла конкретных дат, но по твоим рассказам у меня сложилось впечатление, что мама Тимура умерла довольно давно.

— Знаешь, Лер, она очень сильно болела, — скорбно поджимает губы. — В последний год вообще не поднималась с кровати. Поэтому по факту Анвар потерял ее гораздо раньше, чем она умерла…

— То есть ты встречалась с ним при ее жизни? — мрачно резюмирую я, глядя на маму в упор.

— Лер…

— Ты была его любовницей, пока умирающая жена ждала его дома? — слова обрастают с шипами, царапают горло, но я все равно выталкиваю их наружу. С болью, с горечью, с невыразимым разочарованием.

— Дочка, я понимаю, как эта ситуация выглядит со стороны, но на деле все несколько иначе, — мама суетливо теребит край книжки. — Аврора Карловна болела. Тяжело болела много лет. Анвар никогда не бросал ее. Заботился, тратил уйму денег на то, чтобы облегчить ее муки. Она оставалась для него близким человеком, но их супружеская связь оборвалась уже очень давно. Анвар был одинок, ему нужен был друг, понимаешь?

— И этим другом, конечно, стала ты, — не удерживаюсь от едкой иронии.

— Да, Лер, поначалу мы просто дружили, — с жаром заверяет мама. — Часами напролет разговаривали по телефону, узнавали друг друга. А потом… Потом все так завертелось, что мы не смогли остановиться…

— Ты же знала, что он женат, мам, — выдыхаю с осуждением.

Роман матери с несвободным мужчиной никак не укладывается у меня в голове. С детства она виделась мне эталоном человечности, мудрости… И тут такой поворот! Ощущение, будто у меня розовые очки разбились. Причем стеклами внутрь.

— Знала, — она понурит голову. — Анвар никогда не скрывал ни Аврору, ни ее болезнь. Ему было тяжело. Очень. Глядя на ее страдания, он и сам страдал. Но шанса на выздоровление не было. Ни единого, Лер. Да, мы сблизились при ее жизни, но я не рушила их брак… Я лишь поддержала мужчину, которого люблю.

— Чем она болела? — допытываюсь я. — Неужели ей и правда нельзя было помочь?

— Боковой амиотрофический склероз. Медленно и неуклонно прогрессирующее заболевание центральной нервной системы. Эта патология не лечится, — мама трет виски и болезненно морщится. — С момента постановки диагноза и Аврора, и ее семья знали, что она умрет. Вопрос был лишь в сроках.

Замолкаю, обдумывая услышанное. На душе паршиво, словно туда ушат помоев вылили. Почему мама не рассказывала этого раньше? Не хотела ворошить болезненное прошлое? Или знала, что такую правду я не приму?

— Лер, — родительница протягивает по столу руку и ловит мои пальцы, — жизнь не делится только на черное и белое. В ней много полутонов. Да, судьба обошлась с Авророй Карловной крайне несправедливо, но в этом нет ничьей вины. Ни моей, ни Анвара. Так просто сложилось.