Татьяна Веденская - Счастья тебе, дорогуша!
4
«Мы пели так, что вытрезвитель плакал»
Как это все-таки глупо, так долго бояться встретиться с собственным, смешным, в общем-то, прошлым, чтобы потом, когда ты все же решишься на эту встречу, узнать, что никого там просто нет. И нет уже давно. Все кончилось. Тук-тук! Никого нет дома. Все ушли на фронт. Ты жила столько лет, как чумы бубонной избегая родного города только потому, что боялась там столкнуться с НИМ. Ты не поехала в Киев и никогда за эти годы так ни разу в Киеве и не была, потому что по тем улицам мог ходить ОН. Столько чувств, оказывается, оставалось кипеть в твоей глупенькой душе, пока ты думала, что живешь своей новой независимой жизнью, со своим новым мужем, со своими новыми городами и странами. Куда угодно, но только не в Украину, только не туда. Ведь там может быть ОН! И что? Если по большому счету, что бы было такого, если бы вы встретились: два незнакомца под одним небом, под высокими, как свечки, тополями? Мир бы перевернулся? Вы давно уже чужие люди, но ты готова заплакать, потому что его сестра вышла замуж и не сможет поведать тебе о том, что с НИМ сталось.
– Маргаритка, ты в порядке? – заботливо спросил меня Димка, притащив для меня длинный шампур с немного пригорелым мясом.
– Я замерзла, – ответила я, желая в этот момент больше всего на свете оказаться дома, в своем кресле, под своим пледом. Но мы сидели на песчаной косе, смотрели на волны и вспоминали юность.
– Да? Вроде такая жара, ребята вот купаться пойдут. Ты не пойдешь?
– Не-а, – помотала головой я.
– А жаль, – Димка-донжуан вздохнул с преувеличенной печалью. – Так хотелось тебя увидеть в купальнике.
– Перетопчешься, Мерешко. Ба, да ты уже хорош! – усмехнулась я.
– И вовсе нет. Это как раз потому тебе кажется, что ты совсем не пьешь, – строго сказал Димка, а глаза у него были шальными, улыбающимися, пьяными.
– Я пью. Мне просто много не надо, – буркнула я. – Я маленькая.
– Нет, чтобы женщина так мало улыбалась – это непорядок, – возмутился Славик, оттирая Димку. – Ты, Димон, просто не умеешь женщину развлекать.
– Нет, он умеет, – не согласилась я. – Но если я так буду развлекаться и дальше, вам придется нести меня на руках.
– Ну и что в этом плохого? – ухмыльнулся Димка. – Я хоть сейчас готов нести тебя на руках. Куда прикажешь? Только давай забудем про все и будем веселиться. Сколько лет прошло с тех пор, как мы закончили школу? Помнишь наш выпускной?
– Не очень, – сказала я, хотя это не было правдой. Я помнила выпускной прекрасно, просто прекрасно! Пока народ жарил мясо и вспоминал юность, я только и делала, что восстанавливала в памяти все чертовы подробности выпуского и злилась на себя за то, что все-таки так и не смогла за все эти годы выкинуть Яшку Ивлева из своей головы. И мне казалось, что все вокруг меня все поняли, особенно Лерка, вычислили меня, раскрыли все явки и пароли. И теперь все делают вид, что ничего не произошло, чтобы меня не смущать, но каждый из них про себя думает: она так и не смогла его забыть, за столько-то лет. Вот дура-то!
– А я помню! – радостно заверил меня Димка. – Мы целовались.
– Ты целовался со всеми подряд, – возмущенно добавила Лерка. – Со мной тоже.
– Да? – осклабился Димка. – Хороший был выпускной.
– А я помню только, как, пардон, блевал с корабля на дельфина, – добавил подробностей Санька.
– Фу, ты что! – возмутилась женская часть собрания. Мужская захохотала.
– А что? Приятно вспомнить юность, – гордо заявил он и передал нам помидорчиков. В целом мы неплохо отдыхали. Я имею в виду всю школу, переместившуюся почти в полном составе на пляж. Неподалеку бедокурили еще какие-то классы, все уже перезабыли, кто постарше, кто помладше, а просто носили друг другу гостинцы, купались вместе, кокетничали, кадрили девчонок. И мне вдруг стало как-то хорошо на душе, несмотря на то, что так ничего и не удалось узнать о Яшке. Ну и пусть, а жизнь-то идет, и идет она непонятно куда. И ребята наши вон какие стали мужики матерые. Таким только волю дай – моментально трахнут, знаю я таких веселых, много их в жизни перевидела. Вон как Димка смотрит, как есть лопает меня глазами. Но только шиш ему будет, а не комиссарского тела. Я теперь от таких отбиваюсь на раз, в любом состоянии.
А тогда, на выпускном, все были еще зеленые, романтичные, и пить не умели. Не один Санька с корабля на дельфинов, пардон, извергался. Мне тоже было ой как плохо потом, да и у Лерки, помню, к концу поездки, после всего того несочетаемого, лихорадочно нами в себя влитого, тоже четко обозначилась морская болезнь, которой до того не было отродясь. И мальчишки признавались в любви и лезли целоваться и клялись, что не хотят расставаться и покидать школу, а мы отвечали им взаимностью, то есть целовались и говорили, что будем помнить нашу школу всю жизнь. И хоть должно было мое подсознание подсказать мне, что вести себя так нехорошо, я была уверена, что не делаю ничего плохого. Подумаешь, целовалась. Я даже не стала этого от Яшки скрывать (язык мой – враг мой, и так всю жизнь!). И вообще, Яшка должен был быть тогда в Киеве, сдавать сессию. Третий курс. Взрослый, совсем взрослый, мой любимый, мой первый мужчина. А мы – совсем дети. И мальчишки на катер протащили несколько бутылок водки. Шампанское нам наливали и так, а они, прохиндеи, вливали в него водку, когда никто не видел. А может, и видели, только решили, что выпускники, мол, имеют право.
– А кто все-таки тогда водку на корабль пронес? – спросила я. – Кто этот паразит?
– Страшная тайна, – усмехнулся Стас и кивнул на Димку.
– Ну, кто бы сомневался, – вздохнула я. Не одной мне водка жизнь сломала. Оказалось, что Яшка приехал домой специально, чтобы поздравить меня с окончанием школы, и ожидал меня с корабля на бал, чтобы принять в свои жаркие объятия, о которых я, между прочим, только и мечтала. Но домой я была доставлена практически в бессознательном состоянии (фу, как безответственно, как возмущалась моя мама!) и к настоящей любви была неспособна. А с утра меня ждало первое в жизни объяснение с любимым. Первое и последнее. Он с пристрастием допросил меня, как я дошла до жизни такой, обидел меня своими грязными подозрениями в измене, долго допытывался, почему у меня все губы красные и отчего у меня на шее засос. А я просто не помнила. Смутно догадывалась, что это Димкиных рук, вернее, губ дело. И поделилась догадкой с Яшкой. После чего он окончательно взбесился, обзывал меня всякими непристойными словами, что-то из серии «ты, жена моя, мать моих детей, как ты могла!» и обвинял в давней тайной связи с одноклассниками. А я в ответ слабо отбивалась аргументами, что не умею пить, почти ничего не помню, никого, кроме него, не люблю и что вообще у меня голова болит, а у него в городе небось тоже есть с кем целоваться. Откуда я знаю, чем он там, в своем Киеве, занимается?
