По острию греха (СИ) - Лари Яна

— И это сработало. Мои овации, дорогая.

Вгоняю ногти в ладони, стараясь вывести себя из ступора, прогнать леденящий озноб, сделать хоть что-нибудь в конце концов! Но сопротивляться нет сил и что хуже, нет больше никакого желания. Несправедливость, безнаказанность Алекса и чудовищность собственной ошибки душит любой протест в самом зачатке. Я свою вину признаю. Вот только Дамира за что?

— За что ты его так ненавидишь?

— Кто, я? — искренне удивляется маска. — Брат просто удачно подставился. Сам.

Рывок и полы халата разъезжаются в стороны. Тело сковывает мерзким дежавю. Я даже поверх боли испытываю иррациональное облегчение от быстрого скольжения заточенной стали по животу. Что угодно только не повторение вчерашнего. Не при Дамире.

Язык немеет. Мне и не нужно ничего спрашивать. Самолюбию Алекса так нужны зрители, что его не заботит моё загнанное равнодушие.

— Иногда я жалею, что приехал сюда в свой первый отпуск, — он садится сверху, обездвиживая коленями мои кисти. — Эльвира была красивой, но глупой. Помню, как пришла к Дамиру. Его не оказалось дома, зато был я. Постарше и поопытнее. Наша связь должна была завершиться с моим отъездом. Не знаю, с чего она вбила себе в голову, что годится на большее. — второй порез проходится немногим глубже. Остриё оставляет на коже пылающий след. — Что правда я не стал её переубеждать. Эля слишком боялась огласки, чтобы трепаться о моих интимных предпочтениях. Тогда я ещё не знал, что существуют тематические клубы. Просто тащился от фантазий о покорной рабыне, с которой смогу делать, что душе угодно. — Очередное движение ножа печёт под грудью. Я тихо подвываю, умоляя сознание погаснуть, потому что Алекса молить о чём-либо бессмысленно. — Еле убедил Элю не говорить о нас брату. Отцовские нотации святого взбеленили бы. Идиотка пришла на наше место у родника и «обрадовала» меня новостью о разрыве. Единственный плюс, что на радостях Эля, наконец, согласилась поиграть со сталью. Вот это был ни с чем не сравнимый кайф. Наверное, я всё-таки в какой-то момент увлёкся. Откуда мне было знать про её проблемы с сердцем? Хорошо Дамир обнаружился дома пьяным в стельку, я успел подбросить нож. Тут сама судьба его подставила. Художнику дурная слава только впрок. Фактам поверили все. Даже он. Заткнись, ну? Чем выть, лучше выбери, где тебе поставить подпись? Будешь его последней работой. Подделкой, правда, но и жена из тебя никудышная. Не возникала бы, мне б не понадобилось тебя убирать. Вот зачем ты стала угрожать моему будущему?

Я снова молчу, содрогаясь от мысли, что верь, по-настоящему верь я Дамиру, он бы сейчас не лежал где-то рядом. Горячая кровь, стекая под спину, пропитывает ткань халата, заставляя её липнуть к коже. От этого накатывает муторное ощущение, будто тело погружается всё глубже в трясину, а за ним и разум накрывает топким безразличием. Хочется только побыстрее отмучиться, но Алекс всё никак не договорит.

Заткнись! — захлёбывается во мне скорбь. — Дай хоть проститься с ним по-человечески… Только монстра, надрезающего кожу с методичностью хирурга, эти мольбы совсем не интересуют.

— Кстати, я тебе изменял. Нечасто, знаешь ли, но от души, — продолжает он, вырезая роспись брата чуть ниже моего пупка. — Для любопытных я сейчас в гостинице, пялю свою безотказную зверушку. Если понадобится, мне есть кому обеспечить алиби. Но это лишнее. Ты ведь металась между мной и Дамиром. Который уже раз фигурировал в похожем деле. В припадке ревности брат совершил рецидив, а ты молодец. Пришибла его насмерть. Нет-нет, не переживай, я добью, если что, — быстро добавляет он и пережимает сильнее мою шею пятернёй, пресекая попытку вырваться. — Впрочем, ты потом потеряла фатально много крови. Ну хоть отомстила. Обещаю скорбеть на похоронах. Мне правда будет тебя не хватать, Юния, — остриё на миг замирает на моём запястье, царапает, пока без нажима. — Жаль, что всё так некрасиво вышло.

В ответ я его беззвучно проклинаю. И расширяю глаза, когда Алекс тут же, обмякнув, наваливается сверху. Однако в роли кары небесной над нами, пошатываясь, возвышается Дамир. Смотрю на него, на руку, сжимающую выроненный мною камень, и странная дрожь колотит тело всё сильнее — смех. Сухой надрывный смех сквозь слёзы.

— Ты как? — он ещё что-то спрашивает, отпихивая в сторону застонавшего брата, и принимаемся взволнованно осматривать моё тело.

В ушах так и продолжает звенеть собственный хохот. Я думала, последней каплей станет смерть, но ею стала радость снова слышать голос любимого человека.

Вокруг снуёт с десяток незнакомых людей. Звучат по кругу те же вопросы: мне, Дамиру, Алексу. В какой-то момент я начинаю эгоистично сожалеть, что порезы недостаточно глубокие. В машине скорой помощи должно быть на порядок тише.

— Почему ты не сказала, что он тебя изнасиловал? — тихо спрашивает Дамир, когда полицейская Лада вместе со скрученным Алексом исчезает вдали.

— А почему ты не признался, что якобы сделал с Элей? — шепчу пряча лицо на его груди и не веря, что после всего он всё ещё позволяет к себе прикасаться. — Причина та же. Я боялась потерять тебя. Думала, ты его за такое убьёшь. Потом… сама умудрилась убить нас обоих.

— Глупости. Мы делаем выбор всю свою жизнь. Каждый прожитый день. Сколько их, таких ошибочных, в сумме никто не сосчитает. Я хотел связать нас слепым доверием, и это тоже стало ошибкой. Давай просто быть честными: с собой, друг с другом. Если между нами осталась недосказанность, самое время поделиться.

— Я могла забеременеть, — прикрыв глаза, обхватываю Дамира руками за талию. — Не от тебя.

— Даже если так, ребёнок не виноват, — его ладони успокаивающе проскальзывают по спине, над накинутой Анисимом шалью. Макушку согревает тёплое дыхание. — Я буду оберегать вас до тех пор, пока буду дышать.

Мы с Дамиром разговариваем до самого рассвета: о прошлом, о настоящем и о будущем, которое больше не пугает неопределённостью. Новый день приносит с собой уверенность и это непросто слова, а треск горящих в костре масок и акварельных рисунков в багровых тонах. От прошлого, конечно, никуда не деться, но оно больше не имеет власти над нашим общим будущим.

Я соглашаюсь вернуться в нашу с Алексом квартиру только лишь для того, чтобы забрать свои вещи и окончательно перебраться в усадьбу, где так нежданно негаданно дождалось меня моё тихое счастье.

Эпилог

Как-то октябрьской ночью два года назад я всерьёз поверила, что закрываю глаза, проживая свои последние секунды. Сегодня я просыпаюсь от щекотки. Быстрые мазки кисти пробегают вдоль тонких рубцов что-то вырисовывая на круглом как шар животе.

— Ты почему нам спать мешаешь? — спрашиваю мужа, улыбаясь при виде его сосредоточенного лица.

— Кое-кто уже давно проснулся. Толкается, — Дамир тянется через меня, чтобы отложить на прикроватную тумбу пестреющую всеми цветами радуги палитру. — Так не терпится взять нашу девочку на руки.

— Уже скоро, — скашиваю глаза на расписанный полевыми цветами живот. — Боюсь, ты всё-таки умудришься её разбаловать ещё до рождения.

— Счастье не просто красивое слово, само в руки не упадёт. Я решил над ним поработать. Видишь: ромашки, клевер, васильки… вот же! Стрекозе крыло забыл. Пусть малышка уже сейчас чувствует нашу любовь. — он прячет взгляд за опущенными ресницами, снова беря в руки кисть.

— Щекотно, — невольно хмурюсь, задевая пальцами бледный шрам на его виске. Вечное напоминание о том, как едва не разрушилось наше маленькое общее счастье. — Знаешь, меня не покидает ощущение, что ты хочешь мне что-то сказать. Что-то такое, что тебя беспокоит… и, скорее всего, не понравится мне. Это так?

— Вчера пришло письмо на твоё имя. От Алекса, — Дамир откашливается, стараясь скрыть звук переломившейся в его руке кисти. — Тебе нельзя нервничать, но я не могу решать за нас обоих. Не хочу снова становиться тем, кем был до тебя.

— Сожги его, — касаюсь губами скользнувшей по моему лицу ладони. — Алекс пусть и дальше тренирует силу убеждения на сокамерниках, а нас ждут дела поважнее. Сегодня ведь открытие твоей галереи.