Цена согласия (СИ) - Доронина Слава

— Они очень страшные?

Накрываюсь одеялом, чтобы не светить своими прелестями, и шарю рукой по кровати в поисках порванных трусиков.

— Для меня давно не существует такого слова, а для тебя — не знаю.

— Ну хорошо. Если твои факты вызовут у меня дискомфорт и я захочу уйти, то давай отложим эти обсуждения еще на несколько минут и продолжим то, что ты начал, — говорит за меня какая-то другая женщина. Смелая и уверенная в себе. Которая борется с желанием оттолкнуть от себя Гончарова и в то же время повиснуть у него на шее и не отпускать, как это было вчера.

— Вообще-то я страдаю жутким похмельем и меня штормит, — признается он. — Как бы не укачало на тебе. Если после всего, что скажу, не уйдешь, просплюсь, и весь твой.

Не знаю, что со мной не так. Костя правильно заметил, я человек-импульс, и сейчас мое желание — остаться. Никогда не отличалась особым умом, не считая института, и, наверное, начинать не стоит.

— И ты бы завязывала с откровениями. — Гончаров ложится рядом. — Однажды они сыграют с тобой злую шутку. Это почти то же самое, что обнажать душу перед чужими людьми и ждать, когда там наследят грязными ботинками.

— Ты себя имеешь в виду? — уточняю я.

— Совсем не ожидал, что ты закатишь мне истерику, как настоящая жена. — Костя тянется к голове и проводит по лбу ладонью. — Выйди из образа, Маша.

— Не вижу ничего плохого в том, чтобы выражать свои чувства. Да, такие люди, как я чаще ошибаются и сильнее страдают, но желание жить у них меньше не становится и мстить они никому не хотят. Особенно ценой собственной жизни, — парирую с обидой.

Обязательно быть таким прямолинейным? Можно же относиться ко мне чуточку мягче?

— В этом вся и беда. Мы с тобой очень разные. Я не планировал оставлять тебя в своей жизни, но увидел в полицейском участке твои документы, пробил по своим каналам кое-какую информацию, пока ты показания давала следователю, и сделал свой выбор.

— Про выбор я уже давно поняла. Переходи к фактам.

— Хорошо, — хмыкает Костя. — Мы с тобой родом из одного села. Мне около шестнадцати было, когда я уехал, а тебя туда привезли в кульке из роддома. Бабка твоя за моей матерью до последнего ухаживала, когда та слегла после смерти отца, а ваш сосед, дед Иван, взял надо мной опеку, чтобы я в детдом не загремел. Но на тот момент было все равно, куда загреметь. Я ненавидел всех и вся после смерти родителей и сбежал в город.

— А страшного в твоих фактах то, что мы родом из одного места?

— Нет, не это. Много лет назад на окраине села два дома сгорело с людьми. Ты, возможно, об этом слышала? — Костя задерживает на мне вопросительный взгляд.

Киваю. Нашумевшая история. Дядя Миша, Генкин отец, и его собутыльники погорели. Но подробностей я не помню.

— Это моих рук дело, — говорит Костя будничным тоном, будто мы погоду за окном обсуждаем. — И твоего сводного брата, Генку, в тюрьму тоже я посадил. Он четыре года отсидел, кажется?

Я опять киваю.

— Генкин отец в пьяной драке убил моего, хотя виновным его так и не признали. А знаешь, за что я Генку посадил? Однажды он заявился ко мне домой и начал деньги вымогать, сказал, что в курсе, кто пожар в деревне устроил, и скоро все об этом будут знать. В то время я как раз только-только поднялся, обо мне начали говорить, Артур доверил несколько фирм. Я по-хорошему попросил убогого, чтобы убирался восвояси, но Генка то ли пьяный был, то ли хер пойми под чем, ножик-бабочку достал и давай им размахивать перед лицом Марины и Кирилла, полоснул сына по щеке. До сих пор помню это звериное чувство злости и черную пелену в глазах. Даже разбираться не стал, что к чему. Уебал твоему брату с ноги, сломав челюсть, и ментов вызвал. Твари этой по максимуму впаяли, а когда он вышел на свободу, то его сразу поставили на учет к психиатру и мои люди пригрозили, что, если подобная выходка повторится, Гена больше не жилец. Это был первый и последний раз, когда я дал человеку шанс. И то лишь из-за вашей бабки, которая была божьим одуванчиком. В кого вы такие буйные уродились, понятия не имею. Про сестру твою вообще молчу. Зою ни разу не видел, но того, что знаю, более чем достаточно.

Костя ненадолго замолкает и трет подбородок рукой.

— Как ты, наверное, уже догадалась, документы я сменил, архивы уничтожил. Для всех я коренной москвич, который вырос на окраине города, выходец из бедной семьи, сам добившийся положения в обществе. Но правду говорят: можно вытащить человека из деревни, но деревню из него не вытащить, — шумно вздыхает Гончаров. — На людях я, конечно же, научился себя подобающе вести. Когда у тебя за спиной куча долгов, приходится быть изобретательным. А на деле всё не так презентабельно. Ты вчера правильно заметила в машине.

Повисает тягостное молчание, пока я усиленно перевариваю услышанное и неверяще смотрю на Костю. Даже подумать о таком не могла. Или это очередной его развод? Да, точно. Какая-нибудь проверка...

— Генка у нас с сестрой бабушкин дом отобрал после ее смерти. Выкинул на улицу, как бездомных котят. Правда, часть денег отдал. На него это совсем не похоже. Твоих рук дело? — это все, что приходит на ум спросить, потому что в действительности в голове сейчас полная каша.

— Зачем мне это, Маша? — усмехается Костя. — Может, на зоне мозги ему вправили, там люди живут по понятиям. Но вряд ли. От осинки не родятся апельсинки. Мой отец тогда ни за что получил по голове и умер на месте.

Оттолкнувшись от матраса, я спускаю ноги на пол и встаю. Одергиваю платье и отхожу к окну.

— А тот пожар?..

— Мне ничего за это не было. Обвинили какого-то алкаша. Я заплатил следаку двести тысяч, и дело замяли. — Костя смеется так жутко, что мурашки ползут по плечам и спине. — Двести, представляешь? Ровно во столько оценили смерть трех бухарей.

Хочется встряхнуть головой, но я не могу пошевелиться. Слышу, что Костя встает с кровати и подходит ко мне, останавливаясь за спиной.

— Ты ведь выглядел удивленным, когда спросил про брата. Получается, ты не спасал меня, а собирался использовать как расходный материал? — тихо шелестит мой голос.

— Я из любой ситуации привык извлекать выгоду. Плохо, что ты ввязалась в темные дела Куваева и его фирмы. Но Вадик сознался, что ты была не в курсе, чем он в действительности промышляет. Рано или поздно его бы поймали на наркоте. Я лишь ускорил этот процесс. Тебе грозил большой срок, Маша, и из двух зол я выбрал для тебя меньшее.

— Типа я должна сейчас тебя поблагодарить за то, что отмазал от тюрьмы и срока за наркотики, но втянул в другие проблемы?

— У тебя нет никаких проблем, я уже не раз об этом говорил. Кроме одной. Которая сейчас стоит за твоей спиной. Хочу, чтобы ты поняла: я всегда играю по-крупному и мне плевать на чувства других людей. Ты мне симпатична, и трахаться с тобой мне нравится, но если останешься, то не жди, что в наших отношениях все изменится и ты задержишься в статусе моей законной жены на длительный срок.

— На чувства Марины тебе тоже было плевать? Поэтому она захотела уйти из жизни? Ты довел ее до такого состояния?

— Марина... — тяжело вздыхает Костя. — Чем-то ты на нее похожа. Она тоже верила до последнего, что я могу измениться. Но я не изменился. Жену убила совокупность факторов: ее слабый характер и беда с Кириллом. Хотя не исключаю, что Марина просто устала так жить и сдалась.

— Боже… — Я мотаю головой, отказываясь верить в услышанное. — А про проблемы со здоровьем? Мирон сказал правду? У тебя психические отклонения, да?

Костя кладет руки мне на плечи и поворачивает к себе. На его лице широкая улыбка, но я не вижу ни единой причины для радости.

— С головой у меня всё в порядке, а вот с сердцем не особо.

Он подцепляет одной рукой край своей футболки, берет мою ладонь и кладет на шрам выше ключицы.

— У тебя кардиостимулятор... — осеняет меня догадкой. — И ты столько пьешь и куришь… — Округляю глаза. — Это же самоубийство…

— После смерти Кирилла и Марины я сильно сдал, но за границей быстро поставили на ноги. Похер, сколько я протяну. Все будет моим до последнего, и ни днем больше, — цинично заявляет Гончаров, не сводя с меня глаз, а я ловлю себя на мысли, что снова хочется Костю ударить.