Если бы - Оксана Фокс
Хозяйка снова отказала в просьбе подождать с арендной платой. Лина этого ждала. Но теперь, когда освободить студию нужно уже завтра, не могла поверить...
Она зажмурилась и открыла глаза. Что сунула в рюкзак? Вытрусила все обратно, попыталась сосредоточиться.
Мозг отказывался оценить положение: нет жилья, нет работы, нет денег... Придётся начинать заново, только без паспорта и визы. Документы исчезли на стадионе под металлическими обломками вместе с сумкой, мобильным, и зимним пальто. Пятьсот долларов, которые она выручила на аукционе, отделяли от краха.
Лина вперилась взглядом в студенческий пропуск. Что она скажет в Пратте? Ответит честно хоть на один вопрос? Она сдавила голову руками. Нет, обратиться к администрации колледжа такое же безумие как идти в посольство. Даже ночёвка на вокзале ужасала меньше, чем депортация.
Оттерев манжетам свитера мокрое лицо, Лина встала у окна. Ночь закончилась. Холодный рассвет сочился в комнату. Она прислонила лоб к стеклу, бездумно скользила взглядом по жухлой траве, скелетам деревьев. Лысая магнолия с поникшими ветками стояла такая же угрюмая как всё вокруг. Ничего не напоминало акварельный рисунок, прицепленный кнопкой пониже огней Манхеттена.
Лина подула. Туманное облачко расползлось по стеклу, размыло унылый пейзаж и испарилось. Мертвенная серость обрела ещё большую чёткость. Закрыв глаза, Лина вслушалась в голос страха. Этот голос затмевал другие. Страх за мужчину, который боролся в реанимационном отделении, вызывал непрерывные слёзы.
Любит она этого странного человека? Она не знала. Не думала о нём, не строила планов. Он просто жил в мыслях, тёк в жилах морфином, обезболивал самые трудные минуты и делал ещё невыносимее. Если он исчезнет, она тоже потеряет смысл. Как пустая оболочка шара.
Утро вяло стянуло мутно-серую плёнку с крыш. Лина смахнула слёзы кулаком. Надо быть сильной! Он борется, а значит она тоже должна бороться. И перестать проигрывать.
Время ползло несносно.
Кутаясь в тонкую куртку, слабую преграду между зимой, Лина зябко сутулила плечи. Она бродила уже долго, но часы за стеклянной витриной показывали всего без четверти семь.
Она бесцельно пошаталась по Брайтон-бич авеню вдоль "советских" вывесок с англо-русскими названиями. Без особой надежды взяла в автомате местные газеты.
Женщины поднимали роллеты над мясными магазинчиками. Отпирали залепленные маркерными табличками двери туристических бюро, близнецы хозяйственных лавок. Следующие моде бабушкиных журналов "Работница" хамоватые тётки в платках переговаривались на идише. Они неприязненно посматривали на Лину, мгновенно исключив из вероятных клиентов.
Продрогнув, она быстро миновала ряд пахучий елей. Необъятная дама в коричневой норковой шубе и колпачке Санты хрипло выдавала англо-русско-еврейский жаргон, покрикивала хилому работнику и жевала пирожок. Худосочный мужчина сопел и с трудом крепил изумрудные вязанки к деревянным подставкам под злыми глазами хозяйки.
Главная улица Брайтон-бич казалось, собрала под грохочущей эстакадой гадкие стереотипы слышанного от отчима выражения: "нomo soveticus". Родная речь с одесским акцентом неслась из каждой двери и не грела. Она царапала душу, оставляя во рту привкус прогорклого масла.
Изучив жидкие колонки с работой и недвижимостью, Лина выбросила газеты в мусор и вышла к набережной.
На скамейке двое стариков в ушанках азартно резались в нарды. Раннее утро и пятьдесят градусов по Фаренгейту не мешали игрокам потягивать пиво из пластиковых стаканов без всякой маскировки. Лина остановилась в стороне, вдохнула острый горьковатый запах йода и втянула подбородок в шарф. Чуть постояла у парапета, затем спустилась на пляж.
Ледяной порыв метнул в лицо песчинки с колючими брызгами и клочками пены. Подошвы заскрипели, ботинки провалились и увязали. Ветер забивал дыхание, путал волосы, срывал куртку. Сотни иголок жалили плечи и колени, но Лина упрямо подбиралась к вздыхающему в серо-фиолетовом мареве Атлантическому океану. Высокие волны набегали друг на друга и шумно разбивались о берег.
Обхватив себя руками, Лина долго вглядывалась сквозь непроглядную завесу вдаль, отыскивала очертания горизонта и решалась.
Цветочная лавка только открылась, впуская первую посетительницу. Продавец в круглых очках перевязал лентой белоснежную охапку тюльпанов и протянул Лине с пожеланием счастливого Рождества.
Глядя под ноги, она зарылась лицом в букет и быстро шагала под электрическими гирляндами, натянутыми от ресторанов к столбам. Мимо проплывали витрины, обильно сдобренные предновогодней мишурой. Санты зазывали у дверей магазинов, громко кричали о последних распродажах в уходящем году.
Неоновая вывеска салона тату на миг зацепила взгляд. Дешёвый праздничный венок криво болтался на стеклянных дверях, облепленных словно мухами проколотыми ноздрями, бровями, пупками. Выставленные напоказ части тела выглядели отталкивающе реалистично, как фотографии из папок судмедэкспертов. Лина брезгливо поморщилась и ускорила шаг.
Люди разбились на небольшие группы перед входом в светло-серое десятиэтажное здание медицинского центра. В воздухе трепетали плакаты с пожеланиями. Синие от холода лица объединило выражение собачей преданности. Такое же, как у неё...
Лина подняла глаза к узким бойницам окон и напряжённо вгляделась. Бесконечные ряды прямоугольных окон наглухо завесили одинаковые жалюзи. Как узнать за каким?
Двое полицейских охраняли центральные двери. Бесстрастные лица с квадратными подбородками под чёрными фуражками. Позади широких спин сквозь стекло просматривался освещённый вестибюль. Фигуры в зелёном появлялись и исчезали в глубине, огибали у лифтов габаритных истуканов в форме. Не составляло труда представить похожие силуэты на лестнице, на этаже интенсивной терапии, возле палаты. Посетительнице вроде неё – внутрь попасть невозможно. Но Лина и не стремилась.
Она обошла толпу. Сжала губы и сосредоточилась на простой работе неокрепших мышц. Медленно поднялась по ступенькам, в двух метрах от полицейских остановилась.
– Я хочу передать цветы для Кристофера Берри, – обратилась к ближнему копу и, заливаясь горячей краской, продолжила: – И ещё, поговорить с кем-нибудь из персонала, кто знает о состоянии его здоровья.
Мужчины не удостоили ответом. На официальных лицах ни дрогнул мускул. Лина смотрела в бледные глаза, словно в щёлки жалюзи. Наконец, один гладко выбритый подбородок едва заметно сместился в сторону.
Лина посмотрела направо и моргнула. За поворотом у подножия ступенек начиналась и взбегала вверх пёстрая волна. Только срезанные свежие цветы прикрывали букеты, которые ночевали под небом много ночей. Всевозможные тона, окраски и оттенки мешались дурманной какофонией. Розы, гвоздики, хризантемы, фрезии и азалии с орхидеями перемежались мягкими медведями, пандами, открытками, картонными и тканевыми сердцами всех размеров и форм. Из целлофановых обёрток сотнями фотографий смеялся Крис Берри.
Лина подошла ближе. В нос заполз сладкий запах, похожий на гниение. Мороз пробежал по коже.
Что это? Алтарь? Или свежая могила...
Она пополнила умирающее изобилие белыми тюльпанами и не оборачиваясь, сбежала по ступенькам. Каждый торопливый шаг отдавался в рёбрах. Игнорируя боль, Лина стремительно
