Здравствуй, папа! - Амелия Борн
– Господи, ты что, брусчатку с французских улиц с собой притащила? – проворчал Влад, с трудом затаскивая мой чемодан в прихожую.
Я не стала просвещать его насчет того, что там находилось на самом деле. Не хотелось показаться взрослой дурой, которая решила поиграть в то, что моя мать непременно назвала бы ерундой и напрасной потерей времени. И, конечно, она посоветовала бы заняться настоящим делом и найти себе приличную работу.
И почему я сейчас вообще о ней думаю? Дорогая родительница не вспомнила обо мне за прошедшие годы ни разу. И совершенно не заслуживала ни единой мысли о себе в ответ.
– Осторожнее! – воскликнула я, когда Влад не слишком-то заботливо пристроил мой грозящий завалиться то на один, то на другой бок, чемодан, к стене. Конечно, я надежно упаковала бесценные баночки, но с учетом того, что они уже и так испытали стресс во время погрузки и выгрузки из самолета, ужасно боялась, что от лишнего неосторожного движения что-нибудь все же разобьется. И мои драгоценные материалы, аналогов которым здесь было не найти, бесславно погибнут, послужив лишь ароматизатором для чемодана.
Влад в ответ на мое предупреждение только вопросительно вскинул бровь, но я напрочь проигнорировала это молчаливое удивление и прошла на балкон, чтобы открыть там окна.
Когда я распахнула дверь, на меня пахнуло характерным ароматом нагретой солнцем древесины и застоявшейся пыли. Странно близкий и понятный запах. Он хранил память о чем-то потаенном, давно забытом. Так пахло в родительском доме, когда-то давно. Во времена, которые я предпочитала не вспоминать. Но запахи – мощнейший проводник по глубинам эмоциональной памяти, хотим мы сами того или нет.
Я вдруг задумалась – а чем для меня пахли прошедшие каникулы во Франции? Конечно, морем и солнцем. Лавандовыми полями, что мы проезжали по дороге в Грас, и более скромными цветами, что росли на заднем дворе арендованного дома. Свежескошенной травой и прованскими специями. И тогда я поняла – о чем я хочу рассказать в первую очередь. Что я хотела бы выразить в той ароматной мелодии, что пока звучала лишь внутри меня.
Резкая трель дверного звонка заставила меня вздрогнуть. Поспешно распахнув балконные окна, я выбежала в коридор и второпях споткнулась о свой же чемодан.
– Твою мать, – пробормотала себе нос и смело открыла дверь, впервые за долгое время не посмотрев со страхом в глазок.
А зря. Ибо на пороге действительно стояла моя мать.
– Женщина, вы ошиблись адресом, – сказала я быстро, и попыталась поскорее захлопнуть дверь перед материнским носом.
Господи, с какой стати она вообще ко мне явилась?!
Но не тут-то было. В матери, с виду кажущейся хрупкой изящной женщиной, таились такие силы, что сам Волан-де-Морт бежал бы в страхе куда подальше. Ее тонкая рука решительно пресекла мою попытку закрыть дверь. И через пару секунд я вдруг с ужасом обнаружила, что дорогая родительница тискает меня в объятиях. Просто сюр какой-то!
– Здравствуй, доченька! – причитала мать, окончательно породив внутри меня ощущение полного абсурда происходящего. Я даже ущипнула себя за руку, чтобы убедиться, что это все не какой-то кошмарный сон.
– С чего такие нежности? – сухо поинтересовалась в ответ, с трудом избавившись от удушающих объятий.
От матери пахло небезызвестной «Императриче» от Dolce&Gabbana. Из чего можно было сделать вывод, что жилось ей, определенно, получше моего. Старые обиды всколыхнулись откуда-то со дна души и были тут же мной задушены. Я больше не хотела тратить на эту женщину ни единой эмоции.
Послышались шаги с кухни, где до этого момента Влад и Алиса разбирали ее чемоданчик со сладостями. Оба они – и отец, и дочь, уставились на мою мать с одинаковым выражением любопытства и недоумения на лице и были в этот момент так похожи, что у меня внутри что-то защемило.
– Кто это? – первой полюбопытствовала Алиса, Влад же молча смотрел на меня, ожидая ответа. Хотя, судя по взгляду, уже и так все понимал. Яркие рыжие волосы, что доставались в нашем роду всем по женской линии, лучше всяких слов выдавали мое родство с женщиной, стоявшей рядом. Точно такие же были у бабушки, которую мне и стоило благодарить за то, что не осталась когда-то беременной на улице, и за то, что сейчас нам с Лисой было где жить. Именно от нее я унаследовала эту самую квартиру, в которую так бесцеремонно теперь заявилась мать.
Эта мысль, сопровождаемая гневом, заставила меня действовать решительно и бескомпромиссно.
– Женщина ошиблась дверью, – сказала я, послав матери предупреждающий взгляд. – Она уже уходит.
Но та смотрела исключительно на Алису. А потом, к моему возмущению, всхлипнула и бросилась к моей дочери, сжав ее в объятиях.
– Внученька моя, какая ты красавица!
Верила ли я в ее раскаяние и в то, что люди исправляются? Ни черта. Но когда перехватила вопрошающий, умный взгляд Лисы, не стала и дальше отрицать очевидное.
– Да, это твоя бабушка, – признала неохотно.
– Ты говорила, что она умерла, – возразила дочь, к моему облегчению выбираясь из этих липких объятий чужого, по сути, человека.
– Таких кирпичом не убьешь, – пробормотала я себе под нос, а вслух ответила:
– Для меня так и было. Но, как видишь, иногда они возвращаются.
И тут вдруг мать заметила Влада. Просияв как новенькие десять рублей, она кинулась к Крамольскому и затрясла его руку в порыве восторга:
– А вы, должно быть, Владислав! Папа моей внучечки! А я ваша будущая теща, какое счастье с вами познакомиться!
И тут мне вдруг стало все кристально ясно.
Мать каким-то образом узнала о Владе. А главное – о его финансовом положении, потому и прискакала мириться с дочерью, которую когда-то выбросила из дома, как мусор.
Я отчетливо вспомнила ее перекошенное ненавистью лицо. В ушах и сейчас звучали злые слова:
«Вон из моего дома! Ты неудачница! Мне не нужна дочь, которая только и может, что спать с незнакомыми мужиками! И отродье твое я содержать
